Дело о «дискредитации» армии на сопредседателя «Мемориала» Олега Орлова возбудили 21 марта. С тех пор он находится по мерой пресечения — подпиской о невызде.
В основу уголовного дела лег пост правозащитника в фейсбуке, который он написал 14 ноября 2022 года. «Кровавая война, развязанная режимом Путина в Украине, — это не только массовое убийство людей, уничтожение инфраструктуры, экономики, объектов культуры этой замечательной страны. Не только разрушение основ международного права. Это еще и тяжелейший удар по будущему России», — говорилось в посте.
На первом заседании выяснилось, что следствие выдумало не только тот факт, что Олег Орлов состоит на учете у психиатра, но и самого психиатра, у которого якобы наблюдается правозащитник. Нобелевский лауреат Дмитрий Муратов присоединился к процессу в качестве общественного защитника Орлова.
На прошлом заседании показания против Орлова дали активисты «Ветеранов России», которые рассказали, что «Мемориал» был создан, чтобы «развалить советский Союз критикой Сталина», а также эксперт-лингвист Наталья Крюкова, которая считает, что Орлов занимается «правозащитной антироссийской деятельностью», а также в своей судебной экспертизе по делу Орлова спутала диджеев и джедаев.
Прокурор начинает допрос с того же, что и в прошлый раз: «Какой методикой вы пользовались?». Тарасов сухо отвечает.
Гособвинитель сразу же останавливается на том, что вызвало вопросы защиты в прошлый раз при допросе Крюковой — неполном списке литературы. Тарасов объясняет, что проводилась только лингвистическая экспертиза и все необходимое перечислено.
Теперь вопросы задает защитник Орлова Дмитрий Муратов. Он вступает с Тарасовым в спор по поводу фраз «корпус текстов» и «креолизованный текст» из экспертизы. По сути разговор сводится к тому, что Муратов пытается выяснить — экспертами анализированы исключительно написанные Орловым слова или какие-то еще скрытые смыслы. Тарасов считает, что сейчас любой текст является «креолизованным», то есть может содержать «невербальные» элементы — не прописанные буквально.
— Какова степень креолизации в тексте Орлова?
— Нулевая.
— Тогда почему вы это туда включили?! Вы за объем получали деньги от государства?
— Еще раз. Каждый текст обладает степенью креолизации…
В зале смех.
Приставы злятся, что слушатели в голос смеются над путанными показаниями эксперта обвинения. «Вы не в цирке находитесь, а в суде», — одергивает пристав смеющихся слушателей.
Судья Кострюкова быстро раздражается вопросом Муратова, который пытается выяснить, знает ли эксперт обвинения, через какую букву пишется слово «креолизация». «Мы не на уроке русского языка!» — злится судья.
Муратов переходит к «паралингвистическим» признакам текста Орлова, которые якобы нашел эксперт Тарасов. А именно где он нашел «смех, шепот, мимику и телодвижения» в фейсучном посте.
— Описывается методика.
— Вы описываете методику, которую не применяли?
— В любом исследовании сначала описывается методика.
По сути эксперт и защитник обсуждают то же самое, что и на прошлом заседании. Муратов считает, что в тексте экспертизы «вода», эксперт неизменно отвечает, что должен описать всю методику.
Судья Кострюкова поддерживает эксперта, что описываются «общие понятия».
Тогда Муратов переходит к следующему термину, который он вычитал в экспертизе. И эксперт Тарасов снова отвечает ему, что защитник пытается добиться от него чего-то по вводной части, а не по сути исследования.
Несмотря на то, что эксперт Тарасов несколько раз объсняет, что надо читать суть исследования, а не описание методики, Муратов отвечает, что ему «все очевидно» и переходит к орфографическим ошибкам в лингвистической экспертизе. Судья Кострюкова снимает этот вопрос.
— Вы грамотность проверяете?
— Конечно. Вы же лингвист? Каким образом лингвист, который совершает грамматические ошибки, может определять судьбу человека?
Муратов театрально предлагает подарить эксперту учебник русского языка и получает замечание от судьи Кострюковой.
Наконец Муратов переходит к выводам экспертизы по делу Орлова о дискредитации Вооруженных сил РФ. Там эксперт Тарасов утвердительно пишет, что «автор осуществляет дискредитацию СВО» и Муратов хочет подтвердить, правда ли эксперт это писал.
— Ваша цитата?
— Да.
Еще одна цитата, которую хочет заверить Муратов, посвящена «разрушению положительного образа РФ». Эксперт Тарасов отвечает, что журналист произносит аббревиатуру названия страны как «эрфэ», а по-русски правильно «эрэф».
Муратов приходит к очевидному выводу, что эксперт в своем исследовании сам уже дал юридическую оценку действиям Орлова. Эксперт Тарасов считает свою оценку «лингвистической — не юридической».
Муратов вместо продолжения допроса решает процитировать постановление Пленума Верховного суда, где сказано, что исследование с юридической оценкой не может являться доказательством. Судья Кострюкова напоминает, что такие реплики надо делать в прениях: «Ходатайства потом! Сейчас у нас допрос эксперта!».
Тогда Муратов спрашивает эксперта Тарасова, известно ли ему об этом постановлении Пленума. Тарасов не выдерживает и начинает сам задавать вопросы Муратову: «Про юридическую оценку это в выводах написано?».
— Вы сделали вывод о дискредитации.
— Я не делал вывода о дискредитации. Прочитайте! Там выводы отдельно!
Адвокат Тертухина объясняет что-то защитнику Муратову и тогда тот меняет позицию: «Вы в своем анализе дали оценку».
Теперь вопросы задает подсудимый Олег Орлов.
Он начинает с того же, о чем ранее говорил Муратов — о качестве русского языка в исследовании Тарасова. Эксперт обиженно отвечает что-то невнятное.
Тогда Орлов переходит к противоречиям в одном из выводов экспертизы. Там сказано, что Россия одновременно создает угрозу для Европы, но при этом является «источником безопасности». Очевидно, там пропущено какое-то слово. Эксперт Тарасов ничего предосудительного в этом не видит.
В тексте экспертизы также сказано, что публикация Орлова может вызвать стресс, поэтому правозащитник решает подробно разобрать физиологические особенности стресса.
— Как вы физиологическое состояние стресса определяли у читателей моей статьи? Проводили ли вы гормональные исследования?
— Замечательно. В современной психологии существует концепция агрессивного текста. Сначала проблематизация: «Ой, у нас тут фашизм». Дальше читатель боится фашизма. И дальше: «Надо немедленно прекратить СВО». Прекрасный рекламный текст!
Орлова ответ про маркетинговые уловки не устраивает. Он требует объяснить, как Тарасов понял, что у читателя возникает стресс.
— Я просто знаю, что существует такая методика [воздействия на читателя]. Там не требуется идти измерять уровень кортизола и так далее.
— Понятно, с потолка взяли.
— Это ваше оценочное суждение.
Судья Кострюкова просит воздержаться от оценок.
Орлов продолжает рассуждать об особенностях стресса и предлагает тогда использовать его статью для лечения возбужденного состояния. Эксперт Тарасов даже не следит за его словами:
— Вы какие-то медицинские вещи говорите.
— Но вы же использовали медицинский термин!
— Нет, стресс — давно уже не медицинское понятие.
Дальше Орлов просит показать, где в его статье указание на «антироссийскую позицию».
«Человек, который считает Россию фашистской, вряд ли может считаться пророссийским товарищем», — язвит в ответ эксперт Тарасов.
Орлов не согласен с таким выводом эксперта и после небольшого обсуждения они приходят к тому, что, по мнению правозащитника, называть Россию фашистским государством — это как раз пророссийская позиция. Позиция, с которой эксперт Тарасов категорически не согласен.
В завершение Орлов просит эксперта Тарасова объяснить, почему он считает «критикой СВО» даже те места статьи, где «спецоперация» не упомянута. Тарасов дежурно отвечает, что исследует общий смысл и контекст, а не только прямые указания на «специальную военную операцию».
«Добиться от вас ответа внятного невозможно», — машет рукой Орлов и садится.
После этого Тертухина просит эксперта подробно описать свою специализацию и профессиональный опыт, а именно научные публикации.
Эксперт Тарасов на просьбы адвоката отказывается перечислить конкретные научные работы по лингвистике, так как считает эту область очень общей, а все свои публикации не помнит.
Тертухина зачитывает справку эксперта Тарасова по делу о ликвидации «Мемориала», где тот обвинял сообщество и конкретно Орлова в пропаганде экстремизма. Тот не считает это проблемой: «Еще одна проходная экспертиза».
— Какое у вас отношение к сотрудникам правозащитных организаций?
— Никакого, для меня они маргинальные авторы. Вас обижает слово маргинальные? Это просто выходящие за пределы.
На прямой вопрос адвоката эксперт Тарасов утверждает, что считает себя беспристрастным. После этого эксперт Тарасов решает подробно объяснить, что он считает пропагандистским текстом — такими он считает публикации Орлова и «Мемориала». Тарасов использует термин «пропагандистский» как «исключительно технический» и призывает всех не вчитывать в него дополнительные смыслы.
Наконец, рассуждая об источниках экспертизы Тарасов говорит, что по духу закона они опираются на свою квалификацию и никаких обязательных формальных списков источников не существует.
Адвокат Тертухина просит объяснить, какое отношение к «дискредитации СВО» имеет книга о выборных технологиях, на которую ссылается экспертиза. Эксперт Тарасов говорит, что «пропаганда Орлова» может быть использована для воздействия на выборах. И снова напоминает, что «пропаганда» — это необязательно что-то плохое.
Тертухина переходит к главному вопросу: зачем в экспертизе использованы «Звездные войны».
«Есть такое понятие "аллюзия"…» — радостно начинает эксперт Тарасов заранее заготовленное длинное выступление. Оно сводится к тому, что для несведущего читателя надо любое понятие разжевать. И приведение в качестве примера «темной» и «светлой» стороны помогает для объяснения выводов экспертизы.
Адвокату Тертухиной этого мало, она продолжает:
— Я хочу понять кто же все-таки в российском контексте джедаи.
— Это ко мне вопрос?
— Вы со мной согласитесь, что Россией должны править джедаи?
— Я не знаю.
Рассуждение на отвлеченную тему надоедает даже судье Кострюковой, она просит вернуться к посту Орлова. Эксперт Тарасов быстро поясняет, что в публикации правозащитника есть разделение на своих и чужих для возбуждения стресса у читателя.
Далее Тертухиной интересно, зачем эксперт Тарасов сделал сноску под рассуждениями Орлова про «одну страну, один народ, одного вождя». Тот опять отвечает, что он в экспертизе дает необходимый контекст.
В эмоциональном порыве эксперт Тарасов даже произносит «Ein Volk, ein Reich, ein Führer» — на неплохом немецком, чтобы показать степень воздействия таких слов на читателя.
Снова встает Дмитрий Муратов, но он не успевает задать вопрос. Эксперт Тарасов торжествуя показывает Муратову лист бумаги — на нем скриншот статьи Орлова с каким-то картинками. «Вот креолизованный текст», — объясняет Тарасов, имея в виду, что текст сопровожден иллюстрациями.
«Вот вы и попались! Это не пост Орлова!» — вскрикивает Муратов. Дело в том, что это скриншот не поста Орлова, а какого-то СМИ, которое переводило его статью. То есть эксперт строил свой вывод не на исходном посте, а на его субъективной подаче. Судья Кострюкова замечает, что это уже вопрос не к эксперту: ему предоставили публикацию в таком виде.
Затем Муратов переходит к тому, что в экспертизе запрет на убийство гражданских назван стереотипом.
— Как вы относитесь к применению военной силы к гражданскому населению?
— Никак. Как к стереотипу. Ни положительно, ни отрицательно.
Судья Кострюкова запрещает защите задавать вопросы, которые касаются личных убеждений эксперта.
Тогда Муратов зачитывает цитату из экспертизы, которую он считает плагиатом — перепечатку из Психологического словаря без указания ссылки.
— Почему вы совершили заимствование без ссылки на источник?
Тарасов молчит.
— Вы мимикой ответили сейчас. Ответьте словами!
— Задавайте вопросы по экспертизе, по выводам.
После длительной перепалки, в которой Муратов предъявлял другие примеры некорректных заимствований, эксперта Тарасова отпускают.
«А пособие [по русскому] не взяли!» — выкрикивает слушатель. Его сразу выводят приставы для составления протокола о нарушении порядка.
Сторона обвинения на этом закончила предъявление своих доказательств. В зал заходит первый свидетель защиты — это автор рецензии на экспертизу обвинения Ирина Левонтина.
По мнению Левонтиной, экспертиза обвинения сделана на «крайне низком» уровне, теоретическая связь не связана с основным содержанием, а «выводы не следуют из анализа».
Адвокат Тертухина просит Левонтину перечислить основные замечания. Та начинает как раз с плагиата: «Человек не понимает, что чужой текст — это не свой текст».
Судья Кострюкова вмешивается и замечает, что речь идет об экспертизе, а не о научном тексте.
«Это нарушение, за которое лишают ученой степени!» — парирует Левонтина.
Помимо этого Левонтина считает экспертизу необъективной и неполной — то есть фрагменты текста Орлова рассматриваются вне контекста. Она, как и ранее защита, указывает, что эксперты вообще убрали из текста статьи фразу в самом конце о том, что это было личное мнение Орлова.
Левонтина также рассуждает о том, что в экспертизе много описаний методик, которые в итоге не стали частью анализа и выводов.
Отвечая на вопросы адвоката Тертухиной лингвист Левонтина по порядку перечисляет все те доводы, которые ранее были в основе допроса обоих экспертов обвинения.
По мнению Левонтиной, авторы экспертизы вышли за пределы своей компетенции, в частности, назвав слова Орлова «дискредитацией». Ранее эксперт Тарасов говорил, что это часть анализа, а не выводов их исследования.
Левонтина также подтвердила, что нашла противоречие в ответе на один из вопросов, поставленных перед экспертами. Об этом ранее спрашивал у Тарасова сам Орлов.
Адвокат Тертухина просит пояснить:
— Скажите, это вообще допустимо?
— Что значит допустимо? Расстрелять человека за это нельзя? Мы стараемся так не делать.
Но после уточняющих вопросов прокурора Левонтина соглашается, что эта ошибка (противоречие) в одном из выводов может быть «редакторской погрешностью», так как там явно пропущено слово.
— Это просто неуважение к читателю такую ерунду писать, — говорит Левонтина про экспертизу в целом.
— Читатель там только мы, — устало реагирует на эту реплику судья Кострюкова.
Судья и рецензентка начинают обсуждать, насколько вообще качественно должны быть выполнены экспертизы, считать ли их научными работами. Левонтина, объясняя свою позицию, в какой-то момент говорит прямо: «Почему все время [экспертизы для обвинения делает] Крюкова, которая вообще ничего в лингвистике не понимает?».
Последний вопрос адвоката Тертухиной: как пишется «креолизованный». Левонтина радостно объясняет происхождение термина. Теперь вопросы задает государственный обвинитель.
Прокурор спрашивает у Левонтиной, есть ли у нее лицензия на экспертизу. Та отвечает, что документ не требуется, а знаний у нее достаточно. Допрос рецензентки закончен, она занимает место в зале.
Филолог и член Палаты судебных экспертов Новожилова рассказывает, что она изучила, какие тексты давали на экспертизу обвинения. Оказывается, что эксперты якобы исследовали страницу из материалов дела — акта осмотра, который был сделан через две недели после обозначенной даты их экспертизы.
То есть документ, который был якобы дан им на изучение, исходя из материалов дела, был составлен через две недели после того, как экспертиза была завершена.
По просьбе адвоката Тертухиной Новожилова рассказывает, что во время сотрудничества с Институтом культурологии никогда не слышала об эксперте обвинения культурологе Наталье Крюковой, которая числилась в этом учреждении.
Новожилова утверждает, что она не нашла в экспертизе обвинения «попыток применения» методики Минюста. Например, в составе группы экспертов должны быть психолог и лингвист, обязательно присутствует диагностический комплекс «тематика — отношение — цель». Всего этого в исследовании, которое легло в основу обвинения, нет.
«Аргументация с помощью "Звездных войн" и аллюзия — это ненаучная аргументация, а художественная. Это субъективность, которой не может быть в судебной экспертизе», — продолжает Новожилова. Она отмечает и технические ошибки: невозможно понять, какой эксперт выполнял какую часть исследования.
На третий час заседания судья Кострюкова, подперев голову, еще слушает допрос филолога, но государственный обвинитель открыто игнорирует происходящее и сидит в телефоне.
Адвокат Тертухина просит объяснить, что плохого в грамматических ошибках в экспертизе. «Вы сами такие все граммотные…» — не выдерживает судья Кострюкова.
Новожилова все равно отвечает: «Если автор в заключении эксперта допускает школьные ошибки пачками, то есть не обладает этими знаниями на уровне общеизвестных, то и на уровне специальных [знаний] он ими тоже не обладает».
Наконец адвокат переходит к вычислению длительности проведения экспертизы. Новожилова отвечает, что решила «автороведческую» задачу.
Начало экспертизы 11 часов, окончание — 17 часов. Длительность этапов может быть разной, но представленный в итоге объем текста нельзя было создать за такое время, утверждает Новожилова.
За шесть часов эксперты могли бы только прочитать пост Орлова, набрать текст заключения и один раз его прочитать. То есть времени хватило бы только на технические процедуры, но не на сам анализ. «Значит это исследование проводилось в иное время или иным составом авторов», — заканчивает Новожилова.
Гособвинителя снова интересует только образование и квалификация приглашенного защитой эксперта.
— Вот эти расчеты про шесть часов? Наполеон спал по четыре часа. У каждого разные способности. Как вы это считали?
— Как авторовед. Я провела расчет, который основан на издательском подсчете объема и скорости набора текста. Я могу зачитать прям с формулами, но это будет очень долго. Там несколько страниц.
Прокурор пытается повторить аргументацию адвокатов, которые ранее неоднократно подчеркивали, что экспертиза обвинения не ссылается ни на одну методику:
— Скажите, пожалуйста, вы свое заключение делали так же, ссылаясь на это заключение, вот этих авторов — Пушкина, Сафоновой и Сикираш (на самом деле фамилии авторов методики — Кукушкина, Сафонова и Секераж — МЗ), правильно я поняла? Когда делали свое исследование.
Новожилова отвечает, что именно эта методика не применима ни к ее собственному исследованию, ни к экспертизе Крюковой.
Затем прокурор и специалист недолго обсуждают методические рекомендации Минюста. Новожилова обращает внимание прокурора на то, что Минюст публикует новые документы — в том числе касающиеся экспертиз по делам о «дискредитации» армии и военных «фейках». Свидетель защиты, отвечая на вопрос прокурора, говорит, что знакома с этими указаниями Минюста и пользуется ими, но они никак не отменяют и не дополняют довоенную «антиэкстремистскую» методику, которой якобы пользовались Крюкова и Тарасов.
Обсуждение не заканчивается ничем, прокурор просто хотела удостовериться, что эксперт в курсе последних редакций. Допрос окончен.
Адвокат Тертухина просит исключить экспертизу обвинения как доказательство по делу, так как считает его недопустимым и не отвечающим требованиям закона.
В формальном ходатайстве об исключении доказательства Тертухина перечисляет все претензии к экспертизе обвинения, которые ранее были озвучены в суде.
«Заключение основано на их [экспертов] политических взглядах и личных мнениях, а не на научных данных», — аргументирует адвокат Тертухина.
«Я уверен, что эксперты работали на стороне обвинения, а не как независимые эксперты», — говорит в поддержку ходатайства Дмитрий Муратов. Он возвращается к тому, что экспертам запрещено давать юридические оценки. Муратов также просит прокурора «обеспечить законность процесса» и поддержать исключение доказательства из дела.
Сам подсудимый Орлов вновь вспоминает, что даже в выводе экспертов содержится ошибка, которая допускает противоречие в двух соседних предложениях. «Никакие они не эксперты и не лингвисты. Тут объективность и близко не лежала. В основе этой экспертизы лежит политическая оценка», — подытоживает он.
Гособвинитель ожидаемо говорит, что не видит никаких нарушений при проведении экспертизы, ее авторов предупредили об уголовной ответственности. Но «для участников процесса» (явно обращаясь к хихикающим людям в зале) прокурор решает пояснить, что окончательную оценку доказательств дает только суд. «В совещательной комнате вы выносите решение. Какое оно будет — я не знаю», — говорит прокурор судье.
Судья Кострюкова соглашается с прокурором, что до ухода на вынесение приговора она не может давать оценку доказательствам, а поводов исключать экспертизу, по ее мнению, нет. Экспетиза обвинения оставлена в числе доказательств.