Предыдущее заседание по «пензенскому делу» 25 февраля фактически не состоялось. Оно должно было начаться в 15 часов, но судьи приехали только после 17. Из-за этого заседание вышло «техническим»: вместе с адвокатами они обсудили, в каком порядке пропускать слушателей, которых пришло около сотни человек и которые не помещались даже в коридоре суда.
Приставы объявили собравшимся, что Виктор Филинков и Юлий Бояршинов напишут список тех, кого хотели бы видеть на суде, их сегодня будут пропускать в первую очередь. Адвокаты добавили, что подсудимые не пожелали видеть на процессе сотрудников НТВ. Ранее телеканал снимал сюжеты о «пензенском деле», в которых поддерживалась версия обвинения о существовании «террористического сообщества "Сеть"».
Несостоявшееся вчера заседание было первым после семимесячного перерыва в слушаниях: в июле 2019 года суд направил на повторную экспертизу «Свод "Сети"» и ждал ее результатов. За это время фигурантам дела о «террористическом сообществе "Сеть"» в Пензе вынесли приговоры: Дмитрию Пчелинцеву назначили 18 лет колонии строгого режима, Илье Шакурскому — 16 лет, Андрею Чернову — 14 лет, Максиму Иванкину — 13 лет, Михаилу Кулькову — 10 лет, Василию Куксову — 9 лет, Арману Сагынбаеву — 6 лет.
Тройка судей во главе с Романом Мурановым заходит в зал. Они объявляют, что заключения экспертов по «Своду "Сети"» готовы.
Адвокат Филинкова Виталий Черкасов говорит, что у него есть два заявления. Во-первых, он говорит, что суд не обеспечил право журналистов и слушателей на свободное посещение суда. Не допущены журналисты «Новой газеты», «Белсата», «МБХ медиа», «Настоящего времени», РАПСИ, «Росбалта», «Когита.ру». Он просит пустить в суд всех этих журналистов.
Затем Черкасов говорит, что у Филинкова появились основания не доверять составу суда. Вызвано тем, что он сверил аудиозапись судебного заседания, которое прошло 10-11 апреля 2019 года, с протоколом, который вел суд, и обнаружил больше 50 фактов существенного искажения его показаний, а также показаний Бояршинова, свидетелей Кириллова, Филинковой и других.
— К примеру, в протоколе в качестве ответов Бояршинова использован фрагмент из обвинительного заключения, — объясняет Черкасов. — Там был дан [вместо показаний] анализ следователя, на суде Бояршинов таких показаний не давал.
Судья Муранов перебивает защитника и спрашивает, отвод это или нет. Черкасов говорит неразборчиво, они с судьей начинают спорить, можно ли рассматривать протокол заседаний.
— Это все — обоснование отвода? — снова спрашивает судья.
Черкасов говорит, что ходатайствует о приобщении диска с записью заседания, если она не будет приобщена, то будет ходатайствовать об отводе.
Виктор Филинков поддерживает ходатайство защитника, Юлий Бояршинов не против. Адвокат Алексей Царев говорит, что не против подать замечания. Про показания своего подзащитного Бояршинова в протоколе он говорит так: если они указаны так же, как на следствии, то это потому, что он давал такие же показания.
Прокурор не видит расхождений между протоколом и аудио, против приобщения замечаний не возражает.
Суд удовлетворяет ходатайство частично, приобщает замечания на протокол, приложенные к ходатайству на диске, они будут рассмотрены «в установленном законом порядке».
— Что касается допуска журналистов — вы прекрасно видите, максимально была исполнена просьба и требование о допуске прессы, зал полностью заполнен, были допущены родственники и журналисты по спискам подсудимых, — объясняет судья Муранов.
Адвокат Виталий Черкасов говорит, что намерен подать отвод. Он читает заготовленный документ: в протоколе судебного заседания установлены 58 фактов искажений показаний Филинкова, Бояршинова, Кириллова, Фоминой и Филинковой.
В частности, говорит адвокат, в протокол не включены ответы о том, что в ходе тренировок взрывчатые вещества и огнестрельное оружие не применялось. Ответ Филинкова на вопрос о роли в группе заменен с «не знаю» на «связист». Искажены показания, где Филинков говорил, что шифрованный канал в Jabber — это обычное средство связи. Не приведены показания свидетеля обыска о том, что сотрудники ФСБ сами открыли дверь ключом и применили к свидетелю силу.
Черкасов продолжает: не приведены показания, что Филинков открыто делился в чатах, что купил жене оружие. Не внесены показания, что поиск [жены Филинкова] Аксеновой места для безопасного хранения оружия был законным и обоснованным.
Затем Черкасов читает законные требования к протоколу: в нем должно быть подробно и достоверно отражено то, что происходило на заседании. Адвокат говорит, что его подащитный Филинков уверен, что судьи заинтересованы в исходе уголовного дела и заявляет отвод составу суда.
Филинков своего защитника поддерживает, Бояршинов оставляет на усмотрение суда. Его адвокат Царев против отвода: говорит, что если бы он увидел основания, то подал бы отвод сам. Прокурор тоже против: он говорит, что ходатайство об отводе фактически сводится к оспариванию доказательств.
Судьи уходят на решение.
Черкасов объясняет, что замечания на протокол рассматриваются после приговора, поэтому ему пришлось подать отвод, несмотря на то, что его ходатайство приняли; он просил суд исследовать замечания сейчас.
— Я первый раз такое вижу. Существенные, дикие [отклонения]… Тупо взят фрагмент из обвинительного заключения. Это издевательство, — возмущается адвокат.
Его коллега Царев объясняет, что замечания на протокол не рассматриваются в открытом заседании, с замечаниями они не знакомились.
— Бояршинов был согласен на особый порядок. Рассмотрение в общем порядке не меняет его позиции, — объясняет Царев родителям подзащитного.
— Получается, наш сын против себя дает показания? Делает хуже обоим? — спрашивает мама Бояршинова.
— Он давал показания в своем отношении, с ним не заключено досудебное соглашение. Он не обязан давать показания в отношении других фигурантов.
Мама Бояршинова спрашивает, могут ли они ознакомиться с протоколом. Царев отвечает, что только в отношении своих показаний. Тогда она интересуется, могут ли они пригласить защитника, который мог бы ознакомиться с протоколами. Черкасов готов дать им копию.
Адвокат Царев объясняет родственникам, что безнравственность судьи, даже если она подтверждена, не является основанием для отвода.
Мама Филинкова замечает, что судьи сегодня не извинились и не представили нового прокурора: «Просто сел прокурор — и все».
— Я хочу донести до журналистов, что мальчики находились в концлагере. Я надеюсь, что наши адвокаты выступят с соответствующим заявлением, — говорит мама Бояршинова.
Адвокаты объясняют, что заявления и жалобы по содержанию Бояршинова в СИЗО «Горелово» поданы.
Адвокаты Бояршинова и его мама продолжают спорить.
— Вы хотите, чтобы мы устроили публичный диспут? — спрашивает Царев.
— Да, мы два года ждали публичного диспута.
Адвокат объясняет, что статьи антитеррористические статьи УК «настолько резиновые, что их можно натянуть на что угодно».
— Бояршинов обсуждал в гипотетической ситуации применение насилия к представителям власти, — говорит он.
— Участие в террористическом сообществе — это обсуждение гипотетическое, не требуется реального применения [насилия]. Когда-то при каких-то обстоятельствах что-то сделать. На суде оглашались так называемые «Свод "Сети"» и протокол [собрания]. Его судят за то, что он участвовал в обсуждении этих документов.
— Но эти документы не подтвердились, ни в Пензе, нигде, — замечает мама Филинкова.
— Мы про Филинкова не знаем, а Юлий их видел и возражал против применения насилия.
Адвокат Царев продолжает: Бояршинов чувствует вину, а признание вины — это субъективное. Подписей Бояршинова под «Сводом» нет. Он не согласен с этим «Сводом» в полном объеме, он всегда высказывался против применения насилия.
Слушатели спрашивают, за что же тогда судят Юлия.
— Да, казуистика, — отвечает адвокат.
— И за казуистику — 10 лет! — кричит женщина с задних рядов.
— Судят за обсуждение возможного применения насилия. Обсуждение в данном случае является возможным намерением.
Царев говорит, что его подзащитный не препятствовал выражению этих мнений.
— Закон говорит о том, что лицо имеет возможность перестать участвовать [в террористическом сообществе] и сообщить о нем в [правоохранительные] органы. Вот Зорин пошел по этому пути, он написал явку с повинной и освобожден.
Судьи возвращаются из совещательной комнаты. В первую очередь они просят покинуть зал отца Юлия Бояршинова: он заявлен как свидетель в деле.
Затем судья Муранов тихо читает решение: замечания к протоколу приобщены и будут рассмотрены в установленном порядке, поэтому оснований для отвода суда нет.
Защита Бояршинова предлагает допросить его отца, Николая Николаевича, по характеристике личности. Все поддерживают, прокурор не возражает.
Николая Николаевича просят вернуться в зал, из которого его попросили уйти пять минут назад. Он одет в светлые джинсы и синюю рубашку, зеленый свитер повязан на шее.
Николай Николаевич представляется, говорит, что пенсионер. Суд разъясняет ему права, в том числе, что он может не давать показания против близких родственников, против сына. Отец говорит, что с Юлием отношения отличные.
— Нас интересует, каков Юлий как ваш сын. Какие у вас отношения в семье, — начинает допрос Царев.
— Очень хорошие, очень доверительные. Он всегда был очень внимательный.
Юлий сильно смущается, опускает голову.
Николай Николаевич рассказывает, что Юлий помогал семье. За пару лет до ареста Юлия у отца почти не было заказов, сын оплачивал и квартплату, и продукты.
— Заказов все меньше и меньше, народ беднеет, — замечает мужчина.
Суд просит его говорить погромче.
Отец Бояршинова продолжает рассказывать про сына: он увлекался спортом, читал, путешествовал. Очень много участвовал в благотворительных акциях, занимался приютом для диких животных, устраивал фримаркет. Зарабатывал промышленным альпинизмом: «Работа непростая, но у него получалось». Родители беспокоились, но он говорил, что всегда соблюдает технику безопасности.
Пенсия Николая Николаевича — 10 тысяч, у его супруги — тоже 10 тысяч.
— Хватает? — спрашивает адвокат.
Отец говорит, что не хватает, и что когда Юлий помогал, было легче.
— Нас не очень к нему пускают. Насколько это возможно, мы переписываемся.
Николай Николаевич жалуется, что свидание последнее было только в январе. Говорит, что если будет вынесен приговор с лишением свободы, то все равно будут его поддерживать.
Теперь Николай Бояршинов рассказывает про обыск. Часть изъятых предметов — жесткий диск, флешки — связаны с его работой и Юлию не принадлежат. Кроме того, изъяли диски из ноутбуков, и только один из них принадлежал сыну. Адвокаты спрашивают, какие принадлежали отцу, мужчина перечисляет.
Судья Муранов делает замечание слушателям, которые перемещаются по залу. Он говорит, что покинуть зал можно только по разрешению суда.
Защита продолжает спрашивать Николая Бояршинова про изъятые во время обыска вещи.
— Что-то из вещей еще ваших изъяли?
— А нам список не предоставили, я уже за это время не помню.
Николай Николаевич говорит, что остальные вещи были не так важны.
Теперь адвокат Виталий Черкасов спрашивает об отношениях Николая с его сыном Юлием, они были доверительные. Насильственных действий Юлий ни к кому не применял, была речь о самообороне в какой-то момент.
— Я вот человек неспортивный, но все равно думал, что в какой-то момент надо себя защитить, — говорит отец подсудимого.
— Готов ли был он допустить причинения вреда неограниченному числу лиц?
— Да нет, конечно.
— Агрессии по отношению к другим гражданам не было?
— Нет.
— А навыки самообороны ему нужны были в каких целях?
— Чтобы защитить себя. Он молодой человек и хочет не быть просто мальчиком для битья. Просто на улице чтобы кто угодно не подходил и не давал по лицу.
— В общении с вами он высказывался, что в определенных случаях он допускает какие-то насильственные действия в отношение государственных институтов власти?
— Насильственные? Нет.
Адвокат Виктора Филинкова Виталий Черкасов теперь спрашивает про то, что происходило после ареста Юлия Бояршинова.
— Во время арестов у вас были свидания, переписка была?
— Да, конечно.
— Вы знали, в каких условиях он находится по арестом?
— Да, в [СИЗО] «Горелово». Я, конечно, не мог знать всей информации. О чем-то знал, о чем-то догадывался.
— Вам известно, что после ареста ваш сын жаловался на действия сотрудников правоохранительных органов?
— Да, было такое, что когда его арестовали и пришли с обыском, он сказал, что его били. Меня удивило, что он пожаловался, он не жаловался обычно.
— В отношении кого он пожаловался?
— Тех, кто его задерживал. Его арестовала полиция, потом его привели на обыск, во время обыска он мне сказал, что его били.
— Внешние признаки телесных повреждений были?
— Следы на лице, а раздеваться ему не давали.
— В какую область лица, какие признаки?
— Я помню, что под глазом у него был синяк, он был довольно серый, выглядел нехорошо. Потом я еще узнал, что его еще не кормили и не давали пить, в общем-то жестко.
Адвокат Черкасов продолжает спрашивать про давление на Бояршинова.
— После избрания меры пресечения и помещения в СИЗО жалобы поступали?
— Нет, долгое время жалобы не поступали. Я догадывался, потом я узнал. Он сам пояснил, что он был переведен в другое СИЗО. От него хотели показаний, для этого использовали жесткие методы.
— Кто от него требовал, где это происходило и какие жесткие методы?
— Это активист, актив такой. В поселке Горелово, СИЗО-6.
— Активисты из числа подследственных?
— Да.
— Какого рода показания чтобы он дал и в отношении чего?
— От него хотели показаний для следователя, для дознавателя.
— По тому делу, которое рассматривается?
— Да.
— Вы или защита вашего сына обжаловали [происходящее]? Если да, то куда?
— Мы пытались как-то улучшить условия, перевести в идеале в спецблок, где небольшие камеры, но это сделать не удавалось. После этого он снова получал побои за нашу просьбу перевести.
— Это по условиям, а по фактам применения насилия вы обращались?
— Да, супруга ходила сначала к начальнику СИЗО, а потом к начальнику по спецблоку. Писали в прокуратуру, факты были не подтверждены.
— Каким-то образом вы или защитники Юлия подавали жалобу в судебном порядке? На национальном уровне?
— Было два судебных заседания в Ломоносовском суде...
— Я правильно понимаю, что жалоба была подана в Ломоносовский суд и в ЕСПЧ?
— Да.
У Виталия Черкасова и Виктора Филинкова вопросов нет. Адвокат Юлия Бояршинова Ольга Кривонос спрашивает у Николая Николаевича, как оказываемое на Юлия давление характеризует его.
— Он оказался крепче, чем я думал.
Судья Муранов спрашивает у свидетеля, сколько у них детей. У супруги есть сын от первого брака, а у Николая Николаевича — только Юлий.
Теперь вопросы задает прокурор. Он спрашивает, как они жили; отец отвечает: в квартире было две комнаты, в одной родители, в другой — Юлий.
— Официально трудоустроен был?
Николай Бояршинов объясняет, что Юлий находил работу все время, «наверное, это не называется официально».
— Ну так опасной работой нельзя, наверное, заниматься самому по себе?
— Нет, конечно, он обучался, повышал уровень допуска.
— Какое у него образование?
— Он ушел из университета, когда у меня совсем плохо с работой стало.
— Он на платном учился?
— Нет.
— Он ушел, чтобы вам помогать?
— Да.
— Он жил в отдельной комнате — она закрывалась?
— На ней был условный замок, он показал, как она открывается.
— Вы в его отсутствие в комнату заходили?
— Да.
Прокурор спрашивает у отца Юлия Бояршинова, в какой момент сын сказал, что к нему применялось насилие.
— Он уличил момент, потому что нам запрещали с ним общаться. Сказал: «Меня били».
— Он сообщил, кто [бил]?
— Это было понятно.
— Он вам сказал, кто?
— Да, в полиции. А потом, в полиции, мне сказали, что он просто упал.
— Вы ходили выяснять в отдел? В какой?
— В ближайший.
Николай Бояршинов не помнит номер отдела.
— Сами полицейские после обыска предложили прийти и мне устроили что-то вроде неофициального допроса. Я человек наивный, — добавляет он.
— Это в отделе?
— Да.
Защитники возражают: вопросы не имеют отношения к характеристике личности подсудимого и предмету разбирательства. Суд говорит, что прокурор может задавать любые вопросы и напоминает, что Николай Бояршинов не обязан отвечать на них, если это может быть трактовано как позиция против него или его сына.
— Вы вообще знаете, в чем он обвиняется? — интересуется прокурор.
— М-м-м-м, да.
— В чем? — спрашивает судья Муранов.
— В участии в террористическом сообществе.
— И все?
— А, да, и банка старого дымного пороха, на которую не было разрешения.
— А вы Филинкова знаете?
— Не был знаком никак, только на суде увидел.
Суд спрашивает, что имел в виду Николай Бояршинов, когда говорил, что у него нет заказов. Он объясняет, что делает витражи. Затем судья уточняет, в каком вузе и на каком факультете учился Юлий Бояршинов — он учился в ИТМО на лазерных технологиях.
Больше вопросов к Николаю Бояршинову нет.
Николай Бояршинов. Фото: Давид Френкель / «Медиазона»
Теперь судья Муранов оглашает результаты экспертизы. Первые две касаются аудиозаписей прослушки переговоров между Филинковым и Бояршиновым. Филинков и его защита в суде указывали, что расшифровка сделана с ошибками и может быть смонтирована. Перед экспертами стояли два вопроса: имеется ли на записи устная речь Филинкова и Бояршинова и какого содержания, и имеются ли на ней признаки монтажа.
Результаты обеих экспертиз приобщают к материалам дела. По поводу монтажа эксперты пришли к выводу, что никаких признаков не имеется. По поводу самой записи они указали, что образцы голосов пригодны для идентификации за исключением одного фрагмента. На аудиозаписях присутствуют реплики Бояршинова и Филинкова, на расшифровке они обозначены как М-1 и М-2.
Судья спрашивает у прокурора, что еще можно успеть сегодня. Прокурор предлагает дать сторонам возможность ознакомиться с результатами экспертизы и объявить перерыв.
Стороны обсуждают, кого допросят на следующем заседании; судьи говорят, что надо допросить Илью Шакурского и Максима Иванкина, защита также просит Василия Куксова.
Адвокат Виталий Черкасов хочет заявить ходатайство. Он говорит о файлах, касающихся «Свода "Сети"» и протокола съезда, которые были обнаружены на жестком диске Сагынбаева и ноутбуке Шакурского. По мнению Черкасова, они были приобщены к делу с серьезными процессуальными нарушениями.
Судья Муранов замечает, что стадия доказательств обвинения еще не закончена. Черкасов говорит, что хотел заранее уведомить суд о своей позиции.
Затем Черкасов говорит, что просит суд изменить ход разбирательства и допросить одного свидетеля защиты. Его зовут Егор Бурыгин, он стоит на улице, потому что не может попасть в суд. Это хороший знакомый Филинкова, они общались, когда Виктор жил в Омске в 2015 году до переезда в Петербург.
Судья удивляется; адвокат Черкасов объясняет, что в обвинении указывается, что Филинков, вступив в террористическое сообщество, взял себе кличку Гена — якобы для конспирации . Свидетель может объяснить, при каких обстоятельствах появилась кличка.
Судья объявляет перерыв в пять минут, просит не уводить подсудимых.
Свидетель Егор Бурыгин заходит в зал, это бритый мужчина в черной кофте и очках.
Егор Бурыгин. Фото: Давид Френкель / «Медиазона»
Адвокат Черкасов спрашивает у свидетеля, как он познакомился с Виктором Филинковым. Тот говорит, что это произошло летом 2015 года в Омске. У них были общие знакомые антифашистских и анархистских взглядов, они вместе гуляли, ходили на мероприятия. В 2016 году Витя уехал в Петербург.
— Дальше общались только по сети.
Кто-то из слушателей смеется.
Бурыгин рассказывает, что в Петербурге у Вити появилась жена и хорошая работа.
— Вы Филинкова знали как Виктор?
— Иногда он представлялся другим именем. Бывает, что сталкиваешься с кем-то на улице посторонним и говоришь что-то наугад. Витя сомнительным людям не из круга анархистов мог представиться как Гена, в нашей среде это обыденное дело.
Свидетель объясняет: в Сибири, в отличие от Москвы и Петербурга, по-прежнему идет война между фашистами и антифашистами. Первые могут напасть из-за того, что ты защищаешь права меньшинств; поэтому и используются меры конспирации.
Свидетель Бурыгин продолжает: о том, что Филинков называет себя Геной, знали человек 10-15 из круга анархистов. Черкасов спрашивает, были ли у других анархистов намерения явиться в суд. Свидетель говорит, что есть еще общие знакомые, которые, как и он, теперь живут в Москве, но они не хотят, чтобы их имена подвергались огласке, чтобы ФСБ знало их имена, особенно после сообщений Филинкова о пытках. Многие имели опыт общения с Центром «Э», с давлением на себя и близких, и люди не хотят возвращаться к этому опыту, поэтому они отказались приехать в суд.
— Наш близкий друг, который нас познакомил, беспокоится за свою жизнь, — объясняет Бурыгин.
— Ты помнишь, как порезали Диму Крастера и почему? — спрашивает у свидетеля Филинков.
— Да, наш товарищ из Новосибирска, Дима Крастер. Там уличное насилие между фашистами и антифашистами очень сильное. У нашего знакомого огромный шов на всю спину, потому что на него напали малолетние нацисты и порезали ножом.
У прокурора нет вопросов, потому что ему не ясно, зачем вообще этот свидетель.
Суд уточняет у свидетеля про меры конспирации, свидетель объясняет, что люди могут услышать на улице, а потом найти по личной информации.
— Конкретно можете привести пример, когда кого по имени находили, вуз, курс?
— Вот наш общий знакомый, который отказался приехать, к нему приходили в вуз.
Судья продолжает расспрашивать, кого раскрыли, кто раскрыл. Свидетель отвечает, что имен не знает.
Затем суд интересуется, зачем скрывать имя, если можно человека опознать по внешнему виду; свидетель говорит, что фотографий никто не делает. «Ладно», — устало кивает судья.
Бурыгин рассказывает, что Филинков все свое время посвящал тому, чтобы изучать что-то новое, например, языки, программирование. Он замечает, что мало кому удается из Омска переехать в Петербург и получить хорошую зарплату.
Свидетель Бурыгин не помнит, высказывался ли Филинков критически в адрес правоохранительных органов.
Затем суд интересуется, за что фашисты так ненавидели антифашистов.
— Обмен вещами, фримаркет.
— И за это вас ненавидели?
— Да, за наши идеи. Собирать еду бездомным, собирать деньги политзаключенным.
Свидетель объясняет: антифашисты критиковали ментов, потому что видели, что было на Болотной площали, видели, как те покрывали нацистов, которые убили Станислава Маркелова и Анастасию Бабурову. Судья делает свидетелю замечание за слово «менты».
У адвоката Ольги Кривонос есть вопрос.
— Вы политикой занимались в классическом смысле?
— Партии или организации — нет, у нас никогда такого не было. У нас горизонтальная структура.
— Вы считаете вашу деятельность политической?
— Я считаю, что любая активность человека политическая.
Больше вопросов к свидетелю нет. На сегодня заседание окончено, следующее пройдет завтра, 27 февраля, в 11 часов.
После суда внимание корреспондента «Медиазоны» привлекла нашивка на штанах свидетеля — обложка альбома Aske блэк-метал проекта Burzum. По словам свидетеля, нашивку ему пришлось купить из-за появления дыры на штанах в районе ягодиц, и он остановился на Burzum из-за отсутствия в магазине нашивок с «Сектором Газа».