Прошлое заседание началось с того, что судья Ирина Аккуратова отказала в отводе представителя Минкульта Лебедева, который, по словам подсудимых, присутствовал на допросах свидетелей. Затем продолжился допрос Кирилла Серебренникова.
Он рассказал, что не принимал личного участия в определении стоимости мероприятий «Седьмой студии», а подписи на творческих отчетах стал подписывать по просьбе Минкульта, представители которого сделали доверенность на режиссера.
Оборудование для проведения мероприятий «Седьмой студии» в «Цехе белого» на Винзаводе, говорил режиссер, покупалось или бралось в аренду; главным купленным предметом стал рояль стоимостью пять или шесть миллионов рублей. Как было устроено составление смет, Серебренников рассказал на примере спектакля «Сон в летнюю ночь» — сам режиссер описывал и визуализировал идею, а исполнительный продюсер Екатерина Воронова совещалась с художниками по костюмам и реквизиторами, которые говорили, что именно нужно для ее реализации; затем шла «работа по сокращению сметы», чтобы «втиснуть» спектакль в возможности «Седьмой студии».
Хотя расходы на спектакль оплачивались из субсидии Минкульта, зарплату сотрудники студии, в том числе сам Серебренников, получали наличными, говорил режиссер. При этом о том, как эти наличные учитывались, подсудимому, по его словам, не было известно. «Я вообще мало чего знаю о деньгах в «Седьмой студии». Я знал, что они либо есть — люди прибегали, говорили, деньги пришли, не останавливаемся, работаем — либо их нет. Откуда они пришли, я не знал. Я знал об их наличии и их отсутствии, с этим связана моя работа. Больше я ничего не знал», — объяснял он.
Затем режиссер рассказал о нескольких проектах «Седьмой студии», которые были реализованы в 2012 году — спектакле «Охота на Снарка», «Метаморфозах», мультиплексе» «Диалоги», творческой лаборатории «Транскрипция», концертах «Восстание», «Стороны света» , «Хардкор, только хардкор», «12.12.12», «Внутренняя империя» и спектакле «Рожденный заново».
Наконец, в конце заседания судья зачитала переписку Серебренникова с подсудимым Малобродским, где речь шла о расходах на мероприятия. «Никогда в жизни не присваивал того, что мне не принадлежит. Я получал только гонорары за спектакли, они были не такие большие по сравнению с гонорарами в других театрах», — резюмировал режиссер.
Перед заседанием корреспондент «Медиазоны» замечает среди посетителей суда актрис Лию Ахеджакову и Чулпан Хаматову.
Судья Аккуратова открывает заседание. Сегодня не пришли представитель Слепченков Минкультуры и его адвокат Лебедев. Слепченков написал ходатайство о рассмотрении дела без него, а юрист — нет, поэтому представители защиты возмущаются.
Кирилл Серебренников выходит к кафедре. Он в черной футболке с белой надписью «Русь, чего ты хочешь от меня?»
Вопросы задает прокурор Игнатова. Она спрашивает Серебренникова о том, как он и Малобродский выделили свои деньги на начало проекта «Платформа» под расписку, и как средства были возвращены.
— Я не очень помню, кто именно их возвращал. Я точно помню, что это было, — отвечает режиссер.
— Хорошо. Там же в своих показаниях вы говорили, что Итин на вас оформлял доверенность, чтобы вы подписывали документы. Сколько на вас было доверенностей и кто из Минкульта просил о вашей подписи?
— Я не помню, кем. Была одна доверенность, по ней я подписывал творческие отчеты и договор о субсидии, где был изложен список мероприятий проекта «Платформа».
Аккуратова интересуется у режиссера, что такое высший орган «Седьмой студии».
— Я давно это изучал, сейчас я правда не знаю. Я знаю, что я, как учредитель имею право проводить аудит, я понимал, что это мое право.
— Своими правами как участника высшего органа вы в дальнейшем не пользовались?
— Нет.
— У кого хранились печати, кто их изготавливал?
— Их изготавливали, наверное, те, кто занимался бухгалтерией, Итин, может быть.
— Вам это известно?
— Нет.
Аккуратова вновь уточняет про расписку; Серебренников вспоминает, что расписку давал Малобродский, и в ней было указано, на что идут деньги.
Теперь судья спрашивает, изучал ли Серебренников сам госконтракт. Тот вновь пускается в рассказы о том, чем он занимался на «Седьмой студии» — художественной программой.
— Приобрести рояль вы поручили?
— Играть огромное количество музыкальных мероприятий невозможно. Это такая вещь, которая необходима «Платформе».
— Вы просили?
— Я не просил: пожалуйста, купите рояль. Мы пришли к выводу, что невыгодно его каждый раз арендовать. Мы разоримся каждый раз туда возить его, он нам нужен.
— Кто мог принять на решение о приобретении?
— Я не знаю, ваша честь. Мое согласие и радость по поводу покупки рояля были абсолютно точно.
Актриса Лия Ахеджакова хихикает; судья грозится ее удалить.
Теперь Аккуратова выясняет у подсудимого про зарплатные ведомости, и как он их подписывал. Серебренников рассказывает: деньги он получал наличными и расписывался за них в ведомости, в которой была указана ровно та сумма, которую он получал. В ведомостях на 25 тысяч рублей, которые есть в материалах дела, стоит не его подпись, уверяет режиссер.
Серебренников вспоминает, что сперва получал 100 тысяч рублей, затем — примерно с 2012 года — попросил Итина увеличить ему зарплату, когда стало известно, что это «труд двадцать четыре на семь, семь дней в неделю». В 2014 году, когда студии стало не хватать денег, Серебренников попросил убрать свою зарплату.
— Откуда у «Седьмой студии» наличные деньги?, — спрашивает Аккуратова
— Бухгалтерия, наверное, как-то получала.
— Как?
— Сейчас я из материалов дела знаю, что через какие-то фирмы.
— Тогда вас это не интересовало?
— Нет. Мне важно, чтобы деньги тратились на программу, это все, что мне нужно.
— Никто вам никогда из сотрудников не говорил о нарушениях в АНО?
— Нет. Говорили только, пришли деньги от Минкульта или не пришли
— У вас было индивидуальное предприятие?
— Да. И есть. Но к «Платформе» не имеет никакого отношения, я получал на него гонорары, оно было создано, по-моему, до проекта, но я могу ошибаться, и существует до сих пор.
— Из АНО «Седьмая студия» перечисляли на ваш ИП?
— Я затрудняюсь ответить. Надо смотреть.
— Распоряжения о выплатах из кассы «Седьмой студии» давали?
— Если считать просьбу заплатить гонорар повыше тому или иному художнику, то — да, давал. Я просил о повышении тех или иных гонораров, ко мне обращались — ой, нам так мало платят, мы не можем работать…
— Кого просили?
— Малобродского, Воронову, Итина. По-разному.
— Известно ли вам о получении Малобродским денег «Седьмой студии» после перехода в «Гоголь-центр»?
— Так он нам письма писал, говорил — давайте буду совмещать. Я был против.
— Известно вам о получении средств?
— Не известно. Были разговоры о том, что, может быть, он будет нас консультировать, но дальше не зашло.
— С 2011 по 2014 год на территории «Гоголь-центра» проводились постановки АНО «Седьмая студия»?
— «Гоголь-центр» начался в 2012 году. Он встал на косметический ремонт, шли подготовительные работы. Когда мы открылись, в репертуар ГЦ были включены «Метаморфозы», «Сон в летнюю ночь», «Отморозки», «Охота на Снарка», — это были спектакли, которые были произведены на «Платформе». После того, как проект окончился, некоторые произведения продолжали ставиться.
— Вы как-то заключали договор с «Гоголь-центром»?
— Да, заключались.
— Эти спектакли были одновременно в «Гоголь-центре» и в «Седьмой студии»? Как это в отчетах указывалось?
— «Седьмая студия» — собственник этих спектаклей…
— Вы указывали в отчетах, что они были поставлены в «Гоголь-центре»?
— Они не шли одновременно.
— В каком месте шли спектакли в рамках «Платформы»?
— В «Цехе белого».
— До 2014 года в «Гоголь-центре» были спектакли «Платформы»?
— Нет.
Кирилл Серебренников объясняет, почему произведения нельзя было показывать одновременно и в рамках «Платформы», и в «Гоголь-центре» — это «технически невозможно».
— Вы все время говорите «Цех белого». Белый — это что, фамилия?
— Нет. «Винзавод» же действительно был заводом по производству вина, и цех белого — самое большое пространство, — объясняет Серебренников
У судьи больше нет вопросов. Адвокат Серебренникова Дмитрий Харитонов просит исследовать материалы дела — расписки, о которых прокурор спрашивала Серебренникова.
Судья тихо читает расписки: «Я, Малобродский, действуя от имени "Седьмой студии", получил деньги на нужды проекта». Первую сумму она прочитала совсем неразборчиво, вторая сумма — 40 тысяч долларов, третья — 20 тысяч долларов.
В расписке путаница в датах; Серебренников предполагает, что кто-то нечаянно допустил описку и перепутал сентябрь и октябрь.
Теперь к кафедре выходит второй подсудимый, Алексей Малобродский.
— Вы могли бы коротко рассказать о возникновении проекта «Платформа»? — просит адвокат Ксения Карпинская.
— Идея возникла без моего участия — в воображении Серебренникова. Затем он поделился ими с Итиным. Я об идее узнал при знакомстве с Серебренниковым в конце марта или начале апреля — сейчас точно не помню — 2011 года. Идея заключалась в следующем: масштабный проект по пропаганде современного искусства. Она подразумевала создание новых проектов и продвижение по четырем направлениям: современный театр, современная музыка, современный танец и мультимедиа.
Один из признаков, по которому мы идентифицировали принадлежность искусства к современному — мультижанровость. Наряду со многими другими факторами Серебренников пытался успешно — по признаниню многих — реализовать это на «Платформе».
Государство брало на себя попечительство этого проекта. Идея была предложена Серебренниковым президенту Дмитрию Медеведеву, она была одобрена. Партнерство частное на постоянной основе осуществляло ООО, которое представляет «Винзавод».
Здесь, на «Винзаводе», нашли пристанище множество галерей, и руководители «Винзавода» были заинтересованы в развитии этого пространства, а идеи Серебренникова приносили сюда перформативное начало, и это был идеальный альянс.
Кроме «Винзавода», в период моей работы в «Седьмой студии» — я работал там до августа 2012 года — мы вели переговоры со «Сколково», которые не завершились практическим участием, и вели переговоры с компанией «Новатэк», которая начала помогать проекту, и, насколько мне известно, уже после того, как я ушел, его поддерживала
— Кто и когда вас пригласил участвовать в проекте?
— Итин. Это было в 2011 году, но решение о нашем сотрудничестве было согласовано Итиным и Серебренниковым. В течение месяца произошло несколько встреч, я получил приглашение от Итина, затем, кажется, в конце апреля, получил подтверждение от Серебренникова.
— Какой был предполагаемый срок проведения проекта «Платформа»?
— Сначала только обсуждались сроки, но, если я правильно помню, постановление правительства затрагивало трехлетний период.
— Когда и как вы познакомились с Итиным?
— Я познакомился с ним в 1985 году в ГИТИСе. Итин там уже учился, мы сошлись достаточно быстро, в период учебы в институте [отношения] были дружеские. После окончания института интенсивность наших отношений снизилась, мы каждый занимались своими делами. Вообще в нашем мире все довольно хорошо друг с другом знакомы, и я относился к Итину с симпатией, и время от времени он был гостем наших спектаклей, несколько раз в году мы виделись или созванивались.
— Коммерческие или деловые отношения вас связывали?
— Нет. У нас не было общего бизнеса или совместных проектов, мы не работали в одной организации.
— Когда и в связи с чем он предложил вам должность в «Седьмой студии»?
— Когда — я уже говорил, конец марта — начало апреля 2011 года. А что касается причин — они нуждались в квалифицированном сотруднике, и 1 марта 2011 года я закончил работать на предыдущем месте. Таким образом, Итин либо знал, либо предполагал, что я могу быть заинтересован в работе.
— Кто определял ваши условия работы?
— По уставу — Итин. Фактически, я помню, условия довольно долго обсуждались в переговорах. Я говорил об уровне зарплаты, мы вместе с коллегами обсуждали, будут ли у нас такие возможности, и, в конце-концов мы договорились. То есть, фактически, мы приняли решение коллегиально.
— С кем обсуждали? — вмешивается судья.
— Хорошо, ваша честь, я объясню. С Итиным и Серебренниковым.
— Какой был размер вашей зарплаты? — продолжает допрос Карпинская.
— 100 тысяч рублей.
— Требовал ли от вас Итин выполнения других обязанностей?
— Нет, не требовал.
Малобродский вспоминает, что до 1 сентября 2011 года работа велась «на общественных началах», так как «Седьмая студия» еще не получила финансирование.
— Стабильную зарплату я начал получать с 2012 года. В 2011 году размеры выплат были меньше, и они были не вполне регулярные.
— Кому вы подчинялись, Итину или Серебренникову?
— Во всем, что касалось организационных вопросов, я подчинялся Итину. По другим вопросам я подчинялся худруку, который давал идеи насчет художественных мероприятий. Моя задача и задача моих младших коллег, линейных продюсеров, заключалась в том чтобы реализовать художественную задачу.
— Вашу деятельность Серебренников контролировал?
— Это сложный вопрос, скорее о характере отношений. Мы общались в ежедневном режиме, находились в переписке, телефонных разговорах. Все, что там происходило, было общим делом. Он контролировал не столько мою деятельность, сколько производственный процесс — насколько в графике шьются костюмы, готова площадка, насколько все готово для зрителей — и так далее.
В таком ежедневном общении мы информировали друг друга. Понятно, что у него было моральное и юридическое право выдавать мне задания и спрашивать про их выполнение, но какой-то строгой формы отчета не было.
— А Итин контролировал вашу деятельность?
— Все было аналогично. Надо оговориться, что Итин совмещал работу с руководством театра в Ярославле, он не находился в Москве ежедневно. Разумеется, по важным вопросам, в том числе вопросам, которые требуют большой траты денег, я с ним советовался. Контроль прежде всего был за финансовыми потоками — входящими и тратами. При этом существует еще бухгалтерия, которая по смыслу существования готовила отчетные документы как бухучета, так и управленческого. Каким именно образом было налажено взаимодействие — я не знаю, об отчетности тоже ничего не знаю.
— Итин выписывал доверенность на ваше имя как гендиректор «Седьмой студии»?
— Да. Он находился в Ярославле, и в Москве он мог быть не чаще, чем раз в неделю — как правило, в официальные выходные, суббота-воскресенье. При этом проект «Платформа» — проект, который требовал огромного количества целесообразных телодвижений. С одной стороны — участники спектакля, с другой — поставщики товаров, работ. В ежедневном режиме общение было моей функцией. В тот период, что я работал, чтобы я имел право легально представлять интересы «Седьмой студии», мне была выписана доверенность. Я довольно долго добивался того, чтобы получить на руки эту доверенность. Итин поручил это бухгалтерии, сперва долго не получал, после выдали не тот проект. Я изучал материалы дела и смотрел свою почту, которая, слава Богу, сохранилась, и там как раз были переговоры об этом.
— Вы с помощью этой доверенности подписывали договоры с контрагентами, правильно?
— Да.
— Вы подписывали договоры с ИП Синельниковым?
— Нет.
Адвокат Карпинская просит обозреть документы — договор между «якобы Малобродским» и Синельниковым, а затем — между Итиным и другими ООО с аналогичными реквизитами.
Судья Аккуратова читает: договор между Синельниковым и Малобродским; акт приемки-сдачи услуг от 31 ноября 2011 года, стороны те же. Затем судья передает увесистый том обвиняемому. Он смотрит на материалы
— Подпись не моя. Я никогда не подписывал этот документ. Я его видел прежде, когда знакомился с материалами, и уже тогда обратил внимание на подделку подписи. Тут есть еще обстоятельство — договор датирован 1 сентября 2011 года, то есть первым днем моей официальной работы. Обстоятельства заключаются в том, что, как я показывал в ходе допросов, мы познакомились с Синельниковым в начале или середине октября. Обнаружив эти несуразицы, мой адвокат подавала ходатайство о проведении почерковедческой экспертизы. Нам в проведении было отказано, поскольку этот договор не является значимым для цели расследования. Тем не менее, несмотря на то, что был такой ответ получен, мы видим, что договор вшит в материалы дела.
Дело в том, что на прошлом или позапрошлом заседании, когда Харитонов просил озвучить какие-то материалы, страницы не совпадали с теми, которые у вас в деле, ваша честь. Это говорит о качестве доказательств. Я, например, обнаружил в обвинительном заключении письмо от господина Синельникова, которое было написано мне в 2013 году, когда я уже давно уволился.
Я, разумеется, нашел это письмо в своей почте. В письме нет никаких приложений, на которые ссылается следствие. То есть следствие взяло письмо 2013 года, приложило к нему документы с прошлого года и подшило в дело. Это очередной подлог следствия, чтобы доказать, что я был связан с «Седьмой студией» после 2012 года.
— Договор, который мы обозревали, там указано, что [Валерий] Синельников должен был принять участие в подготовке спетакля «Арии». Он принял участие, вам что-нибудь об этом известно?
— Скажем так, мне об этом ничего не известно.
Малобродский рассказывает о спектале Arias («Арии»), отмечая, что в проекте были заняты почти все исполнительные продюсеры «Платформы», и Синельникова среди них не было.
Адвокат Карпинская вновь просит огласить материалы. Это договор от 1 сентября 2011 года с Синельниковым на сумму 1,6 млн рублей, подписан Итиным. Его также предъявляют Малобродскому.
— Я не помню такого договора. Насколько я вижу его текст — он полностью идентичен предыдущему, единственное отличие — тут написано, что он подписан Итиным. Что касается подписи, я много лет знаю Итина, но подлинность подписи я его определять не готов. Если позволите, я добавлю, что в материалах дела я не помню этого договора, помню только договор со своей фиктивной подписью.
Наконец, Аккуратова исследует третий договор между «Седьмой студией» и студией современного танца, название которой судья произносит неразборчиво. Подписан он Малобродским.
— Да, да, могу пояснить. Это — один из договоров, которые были заключены с физическими и юридическими лицами в процессе подготовки проекта «Арии». Договор от 5 сентября — мы поручали агентству танцев «Цех» приобрести билеты для участников проекта и прочие обязанности. Обстоятельства были следующие: мы были ограничены в деньгах, и, несмотря на то, что к моменту был подписан госконтракт, и Итин, и Серебренников заняли деньги, мы явно представляли наши возможности.
Малобродский чуть подробнее рассказывает о договоре: агент за символическое вознаграждение в сто рублей обещал предоставить билеты для участников при условии, что им вернут деньги потом.
— По сути, это беспроцентный кредит, — поясняет Малобродский.
Подсудимый узнает свою подпись под контрактом. Судья Аккуратова читает другой договор — от 22 сентября — между «Седьмой студией» и компанией «Моском». Речь в нем идет о бронировании агентом авиабилетов, предоставлении услуг по размещению, услуг по оформлению визы, визовой поддержки, а также экскурсий и услуг переводчика и гида.
К договору приложены расценки брони авиа- и железнодорожных билетов — до 5% от стоимости. Обвиняемый узнает свою подпись.
— Тут переписаны достаточно подробно функции. Насколько я помню, в период моей работы на платформе мы не пользовались большей частью услуг из этого перечня — визы, автомобили, и так далее. Обычно мы с помощью компании бронировали авиабилеты. У нас были участники из разных стран, мы должны были обеспечивать их билетами.
Ровно для того, чтобы у нас был постоянный агент, мы и заключили этот договор. Судья Аккуратова переходит к следующим документам — договорам о сооружении архитектурных сооружений, возможно — передвижных стен, о которых говорил Серебренников. В договоре фигурируют суммы не менее 700 тысяч рублей.
— Я помню такой договор и я помню, что я его подписывал, несмотря на то что в материалах указан договор без моей подписи.
— Вы когда-нибудь просили подписываться за себя? — спрашивает Карпинская
— С моего ведома никто за меня не подписывался.
Адвокат Карпинская говорит, что хотела бы вновь обсудить знакомство ее подзащитного с режиссером Серебренниковым, произошедшее весной 2011 года.
— Вас с Серебренниковым что-то связывало? — интересуется она.
— Нет. Мы не были знакомы, — уверяет Малобродский.
— Вы с Серебренниковым обсуждали какие вопросы?
— Мы обсуждали вопросы моего функционала. Понятно было, что он брал на себя полномочия куратора, художественного руководителя, задавал художественный курс… Также было понятно, чем будет заниматься генеральный директор, и мои задачи были понятны.
— Являлся ли Серебренников лицом, выполняющим организационно-распорядительные функции?
— Нет, как я был уверен, он таким лицом не был. Уже после, изучая материалы дела, я увидел доверенность, выданную, чтобы он подписывал отчеты для Минкульта. Когда мы работали вместе, он всегда сторонился таких функций.
— Сейчас мы слышали вопросы суда — у «Седьмой студии» был высший орган, правление. Расскажите, что это.
— Я помню об этом больше, чем Серебренников, потому что это относится к моей компетенции, и потому что я принимал участие в создании документов. Я пытался соотнести положения устава с нашими будущими делами; с другой стороны, устав — довольно стереотипный документ, который диктуется гражданским кодексом. ГК полагает, что должен быть некий такой фонд, который имеет право увольнять генерального директора, заслушивать отчеты, проводить аудит… Я знаю, что это было в уставе, но я никогда не принимал участие ни в одном заседании такого органа и мне ничего не известно о его работе.
— Когда вы познакомились с Масляевой?
— В начале или середине лета 2011 года. Обстоятельства знакомства были следующие: когда все процессы по регистрации подходили к завершению, мы понимали, что должны были переходить к стадии практической работы. Она должна была быть связана с финансовым планированием.
У кураторов каждого из четырех направлений было множество мероприятий и идей, и нам нужно было оценить их реалистичность и, так как Серебренников не хотел ни от чего отказываться, нам нужны были специалисты. Мы нуждались в грамотном специалисте в области финансов.
Нину Леонидовну Масляеву мне представил Итин как такого специалиста. Мы познакомились летом 2011 года, встречались несколько раз, и содержание наших встреч… Мы встречались, как правило, в кафе на Спартаковской площади, и я ее информировал, опуская художественные подробности, о мероприятиях, сроках и планируемых затратах. Это данные, которые надо было систематизировать, синхронизировать, мы должны были сообщить Минкульту, чего мы хотим.
Подробности [проектов] часто стекались ко мне, и я, чувствуя свою ответственность, и я чувствовал, что получение квалифицированной опоры финансовой нам необходимо. Вот примерно об этом мы и говорили.
— Когда вы встречались с Масляевой, это было вдвоем? — спрашивает защитник.
— Наверняка я этого не помню, но, возможно, один раз был Итин. Серебренникова точно не было, — отвечает Малобродский.
— Было ли вам известно о ее судимости?
— Нет.
— Какие у вас сложились отношения?
— Сложные. С моей точки зрения, задачи она выполняла весьма недобросовестно — не соблюдала договоренностей по срокам, я не получал от нее обоснованных оценок и суждений. У меня было впечатление, что Масляева — не тот человек, который нам нужен; она была недостаточно компетентна и недостаточно работоспособна. Я имею опыт руководства учреждениями культуры, у меня выработался стиль. Один из его признаков — я не скрываю отношения к коллегам. Масляевой было известно об этом, я говорил об этом Итину, и ставили вопрос о другом человеке на должность, но мои предложения не были услышаны, и ее утвердили в должности. Как я уже говорил, я не скрывал к ней отношения, и наши отношения нельзя назвать дружбой, однако это не было и враждой — мы понимали, что вынуждены существовать в одном проекте.
— Какие были отношения между Итиным и Масляевой?
— Мне не хотелось бы моделировать чужие отношения. Я знаю, что они были знакомы, работали в одном театре, и, когда я рассказал о своих претензиях, он их не услышал. Я понимаю, что найти специалиста сложно, мы не могли себе позволить платить большую зарплату — либо руки не дошли поискать нового, либо она его устраивала.
— Известно ли вам, какая была зарплата у Масляевой и как она была трудоустроена?
— Да, мне известно — 150 тысяч рублей. Не буду скрывать, это вызывало мою ревность, потому что я претендовал на более высокую зарплату. Но я не ставил этот вопрос на обсуждение, чтобы не испортить отношения внутри коллектива. Что касатеся второй части — если я правильно понимаю, да, существовал приказ Итина о назначении ее на должность.
— А что входило в ее обязанности?
— Я мог бы попытаться напрячься и перечислить положения закона о бухгалтерском учете, но я не помню. До того, как к нам пришла Лариса Войкина, на первом этапе Масляева, кроме бухгалтерских функций, вела кадровый учет. Эти вопросы о трудоустройстве были в ее компетенции.
— Подчинялась ли Масляева Серебренникову или Итину?
— Разумеется, Итину — естественное и прямое подчинение. Понятно, что генеральный директор — не худрук, и Масляева подчинялась ему.
— А у вас было право финансовой подписи?
— Нет, не было. Я не имел права и никогда не подписывал документов или распоряжений, связанных с движением денег. Я хочу подчеркнуть, что, кроме того, что у меня не было формального права, я, в общем-то, сторонился того, чтобы совать нос в эту сторону работы.
— А вам Масляева подчинялась? — продолжает адвокат.
— Не будучи моей подчиненной, не будучи обязанной выполнять мои распоряжения, она получала от меня запросы или информацию о потребностях, которые есть у технической дирекции, у продюсерского отдела. Условно говоря: я заключил 25 соглашений. С каждым из них я обговорил размеры гонорара или вознаграждения. Кроме того, есть еще несколько десятков договоренностей о других операциях — гостиницы, проездные, реквизит, декорации. Это огромная работа; и я, и мои коллеги молодые стремились избавиться от этой информации, передав ее в бухгалтерию.
Кроме того, мы рассчитывали на то, что бухгалтерия может вовремя сказать «стоп» и скорректировать наши расчеты. Поскольку мы были олицетворенной стороной переговоров [с агентами, артистами], соответственно, и ответственность за исполнение договоренностей лежало на нас. Естественно, будучи обязательным человеком, рассчитывая сохранить отношения, я спрашивал у Масляевой — готовы ли мы их исполнить обязательства? Масляева говорила: у вас тут в договоре написано выдать в 21 час, а я в 17 часов ухожу домой, к дочкам. И она с документами выдавала эти деньги мне.
Масляева не интересовалась нашей жизнью, и ей было наплевать, обидится артист или нет. И я достаточно экспрессивно требовал от нее выполнять обязательства. Но это вряд ли можно считать указаниями.
— Требовали ли вы от нее исполнять что-либо сверх меры?
— Нет.
— Проводились ли в «Седьмой студии» технические совещания?
— Лишь в самом начале — мы понимали, условно, что в таком-то месяце мы должны встретить режиссера Бобе, и что у нас есть обязательства, что мы к моменту приезда должны их выполнить. А мы, например, находимся на стадии исполнения обязательств в 30%. Разумеется, вопросы денег на них тоже обсуждались, хотя отдельных финансовых совещаний не было.
Адвокат Малобродского задает следующий вопрос подзащитному:
— После того, как вы закончили работать в «Седьмой студии», вас приглашали принять участие в совещаниях?
— Нет.
Теперь адвокат Карпинская просит приобщить к материалам письмо Малобродского, которое хранится на его компьютере, но к делу оно не приложено. Письмо, судя по объяснениям защитника, касается обсуждения работы Малобродского на «Гоголь-центр» и «Седьмую студию».
Это письмо от Серебренникова Малобродскому. Оно начинается со слов: «Дорогой Леша! Это неловкий разговор. Вы пишете письмо не по адресу...». Режиссер предлагает Малобродскому дать взаймы из личных сбережений и объясняет, что у «Платформы» нет денег. «Мне кажется, вам лучше просить денег не у нас, а у работодателя [Минкульта]», — предлагает Серебренников.
Режиссер добавляет, что был бы рад, если бы Малобродский договорился и о его зарплате, так как «озвученная сумма в 200 тысяч мне тоже нравится, и я бы хотел получать ее, потому что тоже ценю себя довольно высоко».
Теперь Малобродский рассказывает о случавшихся задолженностях перед артистами и агентами, которые, бывало, даже изымали назад оборудование. Карпинская зачитывает письмо, отправленное Малобродским, оно также касается задолженностей. Малобродский кивает: как раз о таких ситуациях он и говорил.
Теперь адвокат уточняет у Малобродского, как и когда он познакомился с Апфельбаум. Малобродский вспоминает: он работал директором театра, ставили спектакль «Оперетта понарошку», ему требовалось частичное госфинансирование.
— Возобновили мы знакомство в 2011-ом году во время подготовки «Платформы», — резюмирует Малобродский.
Он продолжает: Апфельбаум иногда посещала мероприятия «Платформы», также они несколько раз встречались для обсуждения самого проекта.
— Вы сообщали ей какие-либо недостоверные сведения?
— Нет. Я не сообщал никаких недостоверных сведений. Сведения, которыми располагал я, я черпал из графика, который получал от худрука. Мероприятия я согласовывал с кураторами направлений, затем — с участниками постановочных групп. Я черпал сведения из этих источников, и аккуратно, добросовестно их транслировал Софье Михайловне.
Сведения о проведенных мероприятиях я подавал в дирекцию и бухгалтерию АНО «Седьмая студия». Насколько я помню, несовпадений заявленных планов со списком мероприятий было два: одно из них касается проекта «Автобусы», который был заменен, а второй касается даты выхода «Охота на Снарка» — его заявляли в декабре 2011, а выпустили в январе 2012. Больше несовпадений я не помню.
— Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Екатериной Вороновой?
— Совершенно не помню обстоятельств, но это был 2011 год, «Платформа». Кто ее пригласил, не знаю. В отличие от других назначений, во время которых я знакомился с людьми, что-то согласовывал, в случае с Екатериной мне не предлагалось высказывать какое-то мнение или предлагать решение. Серебренников уже сказал, что был знаком с ней раньше, у него было представление о ней; если куратор и худрук согласен с ее кандидатурой, какие могут быть сомнения
— Какие были у вас отношения?
— Постоянные пререкания по поводу зарплаты приходилось выслушивать мне. Когда мы выяснили, что мы не сможем платить тех высоких денег, на которые многие расчитывали
Далее Малобродский рассказывает, что первоначальная зарплата, предложенная Вороновой — 30 тысяч рублей — ее не устраивала, так как из-за занятости на «Платформе» она не могла где-то подрабатывать. Тогда ей предложили выполнять дополнительную работу — например, перевод документов. Позже ей подняли базовую зарплату до 50 тысяч рублей.
— Из живых, действующих менеджеров, действовавших на «Платформе», она обладала наибольшей компетенцией и преданностью проекту.
Затем подсудимый переходит к периоду уже после его увольнения из «Платформы», когда его должность заняла Воронова. Она поначалу консультировалась со своим предшественником, а потом стала справляться сама.
— Каким образом обсуждался прокат спектаклей «Седьмой студии» на платформе ГЦ? — спрашивает адвокат.
— Когда Серебренников позвал меня на работу, предполагалось, что мы идем работать не просто в театр, а в некую институцию — пилотный проект, в результате которого отрасль сможет делать выводы о перспективе и развитиях. В контексте вашего вопроса важны две вещи: Серебренников согласовал полную ротацию репертуара.
Вторым подходом было то, что… в самом радикальном варианте мы предполагали, что в театре в штате не будет штатных артистов, будем сотрудничать с несколькими театральным фирмами.
Достаточно скоро выяснилось, что департамент культуры не готов брать на себя обязательства, и законодательство несовершенно. Даже если отвлечься от этих двух обстоятельств, нет у театров никаких запретов на то, чтобы ставить спектакли, права на которые принадлежат другим студиям.
Мы привлекали другие компании — это касается не только «Седьмой студии». Юридической формой был лицензионный договор — это разрешенная Гражданским кодексом форма взаимодействия субъектов, которая предполагает передачу неисключительных прав одного правообладателя другому. В договоре могли быть дополнительные обязательства.
Отвечая на ваш вопрос: мы использовали спектакли «Седьмой студии» на условии лицензионных договоров.
Мой интерес был в том, чтобы заплатить меньше денег, оставить больше денег в театре; интерес «Седьмой студии» был равно противоположен. Это было предметом дискуссий с Вороновой.
В какой-то момент стало понятно, что мы не можем платить больше, чем заработали, а «Седьмая студия» не хочет получать меньше эксплуатационных издержек. Мы договорились прописать в контракт минимальную сумму.
На этом рассказ Малобродского прерывается, в суде объявляется получасовой перерыв.
Перерыв окончен, Малобродский выступает сразу по возобновлении заседания.
— Я хотел бы добавить два обстоятельства, они очень важны. Первое — частично этого касался Серебренников, что любой спектакль — это особая и чуткая структура, он не может быть в неизменном виде перенесен из одного пространства в другое. Пространство «Платформы» очень специфическое — это здоровенный цех, в котором рукотворными приспособлениями смоделировано пространство. И после этого спектакль переносится в классическую коробку итальянского театра, где совершенно иное расположение зала, иное количество людей — в два, два с половиной раза больше. Все это требует адаптации. При переносе спектакля, созданного в рамках «Платформы» «Седьмой студией».
Второе замечание — самое важное, я хотел бы это подчеркнуть. Никогда театр имени Гоголя не отчитывался за расходы, связанные с постановкой «Седьмой студии», перед Департаментом культуры. То есть никакого задвоения средств на спектакли не получалось. Мы хорошо с Вороновой понимали это в своей работе и не допускали таких ситуаций. Мы вносили это в другую графу отчетности — этого не было в отчетности о новых постановках.
Этот вопрос, я бы хотел, чтобы тут была предельная ясность.
— Переходим к вопросам, связанным со структурой проекта «Платформа», — продолжает допрос адвокат Карпинская.
Малобродский объясняет про форму юридического лица «Автономная некоммерческая организация»; про то, что принимал участие в написании устава — обвиняемый вносил в него правки, так как проект, представленный Итиным, был сырым.
— Итин просил меня взаимодействовать с юридической компанией, которая осуществляла процедуры по регистрации АНО в Минюсте. Это был напряженный момент, потому что стало понятно, что вопрос подготовки постановления правительства о субсидии — процесс длинный, и, самое важное — процесс, который в силу правил бюджетирования связан с периодом финансового года. Реальное финансирование могло начаться только в 2012 году, в то время как понятие театрального сезона не совпадает с календарным годом. Если бы мы дожидались начала финансирования, мы бы упустили целый сезон. Поэтому была необходимость начать осенью 2011 года.
Малобродский продолжает: все были заинтересованы в том, чтобы поскорее открыть АНО.
— Мы попадали в ситуацию цейтнота, мы понимали, что можем не успеть организовать подготовительные мероприятия. Я работал над тем, чтобы заключить большое количество предварительных договоренностей — например, я просил всех кураторов, чтобы они договорились в достаточно мягком режиме с первыми участниками «Платформы». Мы понимаем, что у известных артистов графики расписаны, и для того, чтобы приехать в Москву, им нужно бронировать время, и, возможно, отказаться от проектов, которые сулят деньги.
Мы договаривались с поставщиками — например, упоминался контракт, по-моему, с ООО «Центральный портал» на производство модулей. Мы понимали, что будем их использовать на постоянной основе, и без них мы не могли стартовать проект. Соответственно, я, опять же, договаривался с руководителями организаций о том, что они резервируют производственные мощности, сотрудников и так далее. Если бы я пришел 10 сентября и сказал — через 20 дней поставьте нам изделия — я получил бы отказ.
То есть мы заключали такого рода договоренности. Только после того, как был объявлен конкурс, у нас появилось понимание о возможных суммах, начали исполнять договоренности.
— Оглашали в начале допроса ваши расписки, в которых вы пишете, что получили деньги от Серебренникова. Вы как ими распорядились? — интересуется адвокат Карпинская
— Как написал, так и распорядился — на проект «Платформа». Я, если посмотрю, что было в тот момент, я точно вспомню, но, могу предположить, что на спектакль «Метаморфозы», — объясняет Малобродский.
Тогда защитник просит показать подсудимому документы.
Изучив расписку, Малобродской соглашается:
— Да, действительно, моя, я писал и подписывал.
— Скажите, а Итин давал свои деньги на проект? — уточняет его адвокат.
— Если мне не изменяет память, не под мои расписки он мне давал, а в кассу организации.
Юрист просит Малобродского назвать людей, которые принимали участие в первых этапах становления «Седьмой студии». Обвиняемый отвечает: «Итин, Серебренников, кураторы Елена Тупысева, Сергей Невский, Алексей Шульгин и Аристарх Чернышов, Екатерина Воронова, Анна Беляева, Иван Виноградов… я сейчас могу немного путать, кто пришел до сентября, кто чуть после».
— Известны ли вам причины подготовки государственного контракта?
— Было понятно, что субсидия может наступить только в 2012 году… Тут ряд вопросов звучал о том, кто договорился с Апфельбаум о проекте, о конкурсе. Софья Михайловна, конечно, уважаемый человек и большой начальник, но это было вне ее компетенции.
Малобродский объясняет: предложение объявить конкурсные процедуры на «Платформу» могли сделать только более высокие начальники — например, дирекция департамента или финансовый отдел.
Карпинская просит обозреть техническое задание, приложенное к государственному контракту. Помощница уходит в подсобку и приносит нужный том дела.
— Исследуется копия технического задания, — начинает читать судья Аккуратова.
Документ подписан Апфельбаум и Итиным.
— У меня вопрос по поводу техзадания и приложения. Здесь в задании указано, что цели и задачи — в целях исполнения поручения президента РФ, — начинает Карпинская.
Дальше адвокат перечисляет конкретные спектакли, например, «Охоту на Снарка», которые прописаны в задании. В обвинительном заключении указано, что эти наименования были включены в техзадание, чтобы обеспечить «Седьмой студии» победу в конкурсе.
— Мог ли этот конкурс выиграть кто-то другой? — спрашивает адвокат.
— Теоретически кто-то мог поучаствовать и выиграть, — рассуждает Малобродский.
Он вспоминает один известный ему случай, но судья его прерывает и просит отвечать по делу.
— Мог ли кто-то кроме «Мастерской Кирилла Серебренникова» поставить спектакль «Охота на Снарка»? — вновь спрашивает адвокат.
— Мог ли кто-нибудь? Может быть, нет, никто не мог. Там была специально написанная музыка, специальный проект.
Далее Карпинская перечисляет другие наименования из техзадания и спрашивает, были ли они выполены.
— Если говорить о названиях, возможно, были выполнены не все — некоторые заменили. Если говорить о показах и о количествах, мы план даже перевыполнили, — отвечает обвиняемый.
Карпинская спрашивает про один из первых проектов «Седьмой студии» — cпектакль Arias («Арии»): ее интересует, что нужно было для его постановки?
Малобродский вновь рассказывает про то, как был перестроен «Цех белого» и о потребностях «Платформы»: он говорит об акустических свойствах помещения, используя специальные термины — например, «длина реверберации»; рассказывает про то, как при помощи ферм для светооборудования был построен свет; про звук; про пульты; про рассадку зрителей и столы.
Судья Аккуратова неторопливо записывает за Малобродским. Прокурор Игнатова то смотрит в одну точку, то что-то изучает в своем телефоне.
Обвиняемый между тем объясняет, что в 2011 году «Седьмая студия» получила от государства 10 млн рублей, в то время как работ, по его приблизительной оценке, было выполнено на 30 млн.
— Кто-то другой мог бы осуществить проект «Платформа» за три месяца за 10 млн? Целесообразно ли вообще [с точки зрения подрядчика] заключать такой контракт? — спрашивает адвокат.
— Мне трудно оценивать такое. Если цель — поработать качественно, сформировать зрительскую аудиторию, провести целый ряд [мероприятий] по пропаганде — я думаю, желающих это выполнить за такие скромные деньги нашлось бы немного.
Я думаю, что Серебренников на проекте «Платформа» собрал уникальный коллектив людей, которые только и могли осуществить этот проект… Я горжусь тем, что причастен к этому проекту — он начал и запустил множество важных процессов. Если говорить о проекте с таким же названием и с таким же количеством потраченных денег — то, может быть, да, могла быть другая «Платформа».
Кроме того, я утверждаю, что стоимость большинства наших мероприятий гораздо ниже рыночной стоимости — я как профессионал могу это утверждать. Добросовестная экспертиза бы это подтвердила.
— Обсуждали ли вы с Итиным и Серебренниковым вопросы заключения госконтракта? — продолжает допрос адвокат.
— В части формирования перечня мероприятий, как и говорил Серебренников, — отвечает Малобродский.
— Можете ли вы сказать, что Апфельбаум внесла в конкурсную документацию условия, которые обеспечивают преимущество «Седьмой студии»?
— Мне кажется, что оно в достаточной степени бредовое. Конкурсная документация — набор стандартизированных форм.
Подсудимый считает, что это невозможно, и что указанное в обвинении согласование конкурсной документации — это неправда, так как в ней «нечего согласовывать».
— Государственный контракт был выполнен?
— Он был неточно выполнен в части определенного количества мероприятий — я уже объяснял, были какие-то замены — или в части сроков.
По просьбе адвоката Малобродский кратко рассказывает о спектакле «Охота на Снарка», о спектакле «Метаморфозы», о спектакле «Отморозки» — во всех случаях, объясняет бывший генпродюсер, деньги должны тратиться задолго до премьеры — на подготовку.
— Во-первых, артисты, которые принимают участие в спектакле, получают поспектакльные выплаты. Базовая ставка у них совсем маленькая. Во-вторых, есть такое понятие как авторское отчисление. В-третьих, есть необходимость использовать расходные материалы, так называемый исходящий реквизит — еда, хлопушки, спецэффекты, дым-машины, которые надо заправлять.
Карпинская просит приобщить письмо Малобродского от 22 октября 2011 года — в нем он расписывает расходы на спектакли.
«Уважаемые Юра и Кирилл! На выплату гонораров потрачено 2,3 млн рублей. Из них 100 тысяч не выплачены и пока лежат в сейфе», — начинается письмо.
Малобродский пишет, что по гонорарам почти все документы переданы главному бухгалтеру. Затем он перечисляет другие траты: «Метаморфозы» — 780 тысяч рублей без светового оборудования, и 1,1 млн рублей — с ним. Ноябрьский спектакль «Долина боли» пока не обсчитан, но, по оценкам Малобродского — около 700 тысяч рублей. «Историю солдата» он оценивал в 2,1 млн рублей.
Около 2 млн рублей потребуется на зарплату сотрудникам до октября; также в отчет включены мелкие расходы на десятки тысяч — офис, охрана, стирка.
Малобродский рассказывает, что письмо его, так они и работали на «Седьмой студии» — это не считается строгим отчетом перед руководителями, но при этом он держал их в курсе происходящего.
Теперь Карпинская спрашивает, могла ли Масляева распоряжаться счетом, в том числе снимать наличные деньги.
— Конечно. У нас был счет в банке. Я не понимаю ажиотажа вокруг этого! Техника снятия наличных денег по чековой книжке известна годами и используется годами. Сейчас, более того, можно снимать в банкомате — когда предстояли какие-то срочные траты, Масляева так и делала.
Далее по просьбе адвоката Малобродский рассказывает про знакомство с Валерием Синельниковым— это произошло, по его словам, в октябре 2011 года.
— Он был представлен мне как продюсер и предприниматель, который мог бы делать декорации, реквизит, по сути — удаленный технический директор. Но, повторюсь, за время моей работы я не припомню, чтобы мы пользовались его услугами.
В рамках «Гоголь-центра» у Синельникова было два контракта, вспоминает Малобродский. Он начинает объяснять, чем именно занимался предприниматель, но судья его прерывает и просит быть ближе к делу; Малобродский вздыхает — он говорит, что надеялся хотя бы в суде ясно донести свою позицию и сформировать у сторон представление о том, что происходило.
Карпинская возвращается к письму, которое уже было упомянуто ранее: в обвинительном заключении указано, что в 2014 году Синельников отправил Малобродскому, который уже работал в «Гоголь-центре», письмо, к которому приложил прошлогодние платежные документы по «Седьмой студии».
Обвиняемый и его защита утверждают, что такое письмо действительно было, однако в нем нет указанных в деле приложений — они были сфальсифицированы следствием для того, чтобы доказать, что Малобродский занимался делами «Седьмой студии» уже после увольнения.
Карпинская подчеркивает, что у защиты есть доказательство — исследование экспертом этого самого письма; оно представлено судье.
Тогда адвокат вновь уточняет, могла ли Масляева обналичивать средства. Обвиняемый повторяет: да, могла, причем снимать с пластиковой карты в банкомате твоего же банка — абсолютно законно.
— Для чего тогда ей Синельников? — интересуется юрист.
— Вы знаете, для меня это загадка. Мне показалось, что нет нужды избирать такой способ, если есть абсолютно легальный способ снять деньги в банке, — рассуждает Малобродский.
Карпинская спрашивает, кто такая Хромова — обвиняемый ее не знает — и просит перерыв. Малобродский говорит, что устал, и предлагает отложить заседание; судья Аккуратова решает прервать процесс на 15 минут.
Заседание возобновляется после перерыва. Малобродский по просьбе адвоката уточняет, какие отношения у него были с Синельниковым, и какие были отношения с ним у Масляевой — обвиняемый говорит, что не следил за этим, но из протокола допроса ее дочерей узнал, что они были «чуть ли не интимные», и это было «секретом полишинеля», о котором, вероятно, не знал только он.
Адвокат Карпинская спрашивает, зачем, по мнению Малобродского, Масляева перевела 1,6 млн рублей Синельникову, если он, по факту, ничего не выполнял.
— Это, конечно, очень странное действие, вызывающее подозрение. В то же время, я сейчас не помню точно, возможно, в процессе очной ставки со мной, мне стало известно, что в каком-то из этих документов Синельников говорит, что Нина Леонидовна [Масляева] приобрела ему автомобиль. Но это тоже информация по поводу которой все, что я могу — протереть глаза и пожать плечами — у меня нет никакого объяснения такой щедрости.
— А вам не кажется, что она перевела деньги для обогащения вместе с Синельниковым?
— Кажется... кажется, — вздыхает Малобродский
— Если вы не подписывали и Итин не подписывал, кто мог подписать платежный документ?
— Мне сложно судить. Я однозначно утверждаю, что подпись не моя, даже не было попытки сымитировать мою подпись. Если Итин скажет то же самое, не знаю, как это было вообще отправлено. Возможно, это было возможно, если существовали уже электронные ключи, позволявшие совершать платежи дистанционно.
Затем по просьбе Карпинской Малобродский рассказывает о том, как Кирилл Серебренников подбирал кураторов направлений.
«У него хватало ума и чувства понять, что сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь — пирожник», — рассуждает обвиняемый.
Малобродский продолжает рассказывать и внезапно просит прервать допрос, так как он устал и у него болит голова. Судья Аккуратова предлагает ему давать показания сидя, Малобродский опускается на скамейку.
— Кто и каким образом определял размер вознаграждения кураторов, — продолжает Карпинская?
— Когда Серебренников приглашал на работу кураторов, он с ними оговаривал какие-то суммы. Для подавляющего большинства наших коллег с проекта «Платформа» это не было источником обогащения, все были мотивированы желанием делать дело — все люди творческие, увлекающиеся, для них факт состоявшегося проекта гораздо важнее, чем деньги.
Кураторы отдавали себе отчет… Я всем честно рассказывал о том, какими возможностями мы будем располагать; они знали, что, если будут настаивать на своей сумме, мне придется согласиться, все что я смогу — пожаловаться Серебренникову. Они это знали, но понимали, что, если они будут получать высокую зарплату, то у проекта останется меньше ресурсов.
— Были ли кураторы устроены официально?
— В том, что касается кураторов, мне известно, что они не были в штате проекта «Седьмая студия». Они работали на гражданско-правовых договорах, необходимости трудового договора у них не было. Кроме того, работа куратора не связана с выполнением ежедневных функций — условно говоря, они не должны приходить на работу пять дней в неделю и что-то там делать. Какое-то время они могли даже отдыхать.
— Участвовали ли вы в 2011 году в подготовке финансовой части платформы?
— Отчасти да. Я уже упоминал, что мы должны будем предоставить планы, составить какие-то ценовые прогнозы, чтобы понять, что планы реалистичные, что их можно выполнить. Надо отдавать себе отчет — деньги, которые тратятся, чтобы их хватило на проекты, понимать, чем мы располагаем, какими помещениями и так далее.
Скажем, Серебренников говорит: нам, чтобы сыграть спектакль «Отморозки», нужно два дня репетиций после перерыва. Режиссер Давид Бобе, например, требует восьми репитиционных точек. Основное, сценическое, самое дорогое пространство нам сдавали без оплаты. За остальное — офис, склад — мы платили.
— Каким образом составлялись предварительные сметы? — продолжает адвокат Карпинская.
— Мы можем, зная уровень текущих цен, на основе рассчета составить свой проект сметы. Мы должны знать очень много подробностей о проекте — вплоть до материалов, из которых состоит реквизит. Дальше мы составляем смету: либо на основе цен рыночных, либо можно консультироваться с потенциальным поставщиком. Можно договориться с композитором, с хореографом, с художниками по костюмам, по свету, с драматургом.
Мы знаем ставку НДФЛ, отчисления в ОМС и прочее-прочее. Оценив, взвесив все обстоятельства, мы можем составить достаточно достоверную смету. Но о проектах мы не всегда такой достоверной информацией располагали, проектов было много, и очень часто что-то узнавалось по ходу. Тогда мы полагались на свое экспертное мнение — будучи профессионалами, имея опыт… Я помню на одном из судов, или, может, в экспертизе, была фраза — поскольку проект был инновационный, и все мероприятия инновационные, нет возможности оценить мероприятия. Я возражаю против этого: это не так. В том, что касается определения стоимости — одно от другого мало чем отличается, сопоставить проект можно.
Обладая опытом моим, Итина, исполнительных продюссеров, ребят из технической дирекции, мы могли давать вполне себе достоверные оценки. Когда мы планировали так, мы сами себе готовили ловушки в виде определенных лимитов — если мы себе посчитали, что спектакль, условно, стоит 1 млн рублей, и выяснилось, что мы ошиблись больше, чем на 10–15%, то тогда мы сами себя ставили в плохие условия. Мы понимали, что если реализуем проект в том виде, в котором хочет худрук, это будет стоить не 1 млн рублей, а три. Но их нет — и мы просим худрука, художников умерить аппетиты.
Малобродский констатирует, что чаще всего удавалось договориться с коллегами. Иногда находки были такие ценные, что художники не соглашались сократить смету — тогда, объясняет обвиняемый, им готовы были дать больше денег с условием, что они придумают, в ущерб чему увеличить финансирование.
— Принимали ли вы участие в подготовке финансового отчета за 2012 год? — спрашивает адвокат.
— Я уже объяснял: я покинул проект 31 июля 2012 года.
— А кто такие линейные продюсеры?
— Это разные названия, в моей терминологии это — продюсеры-исполнители. Они ищут подрядчиков, агентов, присутствуют на репетициях, взаимодействуют с бэкстейджем, с помощниками режиссера. Это — основная единица проекта. Если я контролировал в совокупности работу по направлениям, то исполнительный работал в рамках своего направления. Но… Я сейчас это сказал и понял, что это не совсем точная формулировка — в силу мультижанровости бывало такое, что двое или трое продюсеров работали над одним проектом.
— Кто их приглашал на работу?
— По-разному — Серебренников, например, приглашал тех, кого знал.
— Вы себя как чувствуете? — прерывает его Карпинская.
— Плохо, я говорил уже два раза.
— Вам вызвать «скорую»? — вмешивается судья.
— Мне не настолько плохо, чтобы вызывать «скорую». Но, если вам это нужно для того, чтобы зафиксировать причину [перерыва], то вызывайте.
— Если врачи скажут, что вы можете продолжать, мы будем продолжать, — объясняет судья Аккуратова.
Малобродский заверяет, что сам прежде всего заинтересован в даче подробных показаний. Адвокаты просят что-то сделать с духотой в зале и рассказывают про проблемы Малобродского со здоровьем и про то, что его уже госпитализировали из зала суда.
— Пока рабочий день идет, мы будем работать, — отрезает судья.
По ее просьбе открывают двери в коридор; в зале становится чуть прохладнее. Допрос продолжается
Подсудимый продолжает давать показания, теперь он рассказывает, как получали зарплату линейные продюсеры — так же, как и другие сотрудники — и вновь повторяет, что «Седьмая студия» часто пользовалась наличными, в этом нет ничего зазорного, хотя Малобродский старался двигаться в сторону безналичных расчетов.
— Был некий план финансирования. Использовалась ли смета в планировании? — уточняет адвокат.
— Когда располагали достоверными сметами — да, — отвечает обвиняемый.
Малобродский вновь рассказывает о том, какие проблемы могли возникнуть при безналичном рассчете — например, поставщики могут не отпускать товар до тех пор, пока банк не подтвердит, что деньги поступили на их счет, что может занимать дополнительное время.
— Из чувства перфекционизма, из понимания того, как должно вестись хозяйство, я просил Нину Леонидовну, чтобы все отчеты [по расходу наличных] систематизировались и хранились, — продолжает он объяснять. — У меня было недовольство, повторюсь, Масляевой, потому что если я хотел посмотреть какие-то расходы, она часто не могла мне ответить на вопрос. Я просил, чтобы все эти расходы с описанием, с документами, все это учитывалось в реестре. С появлением той же [кассира Ларисы] Войкиной реестр начал вестись.
Отдавая себе отчет в том, что большая часть расходов в наличной форме совершается продюсерским отделом, мне хотелось бы, чтобы в наших делах был порядок, поэтому я и просил об учете. Вести его самому или просить молодых коллег было бы неправильно, и потом — это все-таки не Бог весть какой квалификации, но все же специальная работа.
Малобродский кратко рассказывает, что такое касса с точки зрения бухгалтерского учета.
— А та касса, про которую вы сказали — это черная касса? — уточняет адвокат.
— Кто бы мне объяснил, — сетует обвиняемый.
— Я уточню. Масляева всегда говорила на допросах, что учет наличных средств — это «черная касса».
— Я помню, что она это говорила. На очной ставке я ее просил пояснить, что такое «черная касса», но она не справилась. В моем понимании Масляева снимала деньги с корпоративной пластиковой карты в «Альфа-банке» либо через чековую книжку. Поступления она должна была учитывать в кассе; я не знаю, что она имеет в виду под «черной кассой».
— В каких обстоятельствах вы познакомились с Ларисой Войкиной?
— Ее пригласила на работу Масляева. Она вечно ссылалась на то, что у нее огромный набор функций — это связано с большим количеством мероприятий, договоров, выплат. На этом основании, я так понимаю, она, во-первых, получала в нашей организации нестандартно много — она, бедная, не выдерживала.
О том, что она привлекает для работы каких-то еще людей, я узнал как факт. Когда я работал, эти люди не были устроены в «Седьмой студии», и если и получали какое-то вознаграждение, то из личных средств Масляевой. Раньше я упоминал, что Масляева должна была вести кадры — у нее не получалось. Она предложила Войкину — заниматься этим и помогать с бухгалтерией, Итин согласовал.
Затем Малобродский вспоминает, как познакомился с Войкиной, как рассказал ей о своих представлениях о ее работе. После он вновь пускается в рассуждения о декорациях — например, для монтажа тяжелых деталей штатные монтажники приглашали стороннюю бригаду и работали вместе с ней. Зарплата штатного монтировщика — 40 тысяч рублей; приглашенный получал больше — до трех тысяч в день. Все равно это стоило меньше, чем содержать большую бригаду, резюмирует обвиняемый.
— Войкина присылала вам электронной почтой реестр, выплаты? — расспрашивает адвокат Карпинская своего подзащитного.
— Не контролируя бухгалтерию, я был не вправе и не хотел вмешиваться в их работу. Но я мог запрашивать информацию по прошедшим или предстоящим расходам — да, это могло быть, — отвечает Малобродский.
— Войкина была трудоустроена?
— В моем представлении — да.
— Что вам известно о взаимодействии Войкиной с Серебренниковым?
— В общем-то, ничего не известно. Отчасти, наверное, будет корректно сказать, что Войкина подчинялась и генеральному директору…
— Можете ли вы назвать число артистов, которые состоят в штате?
— Около двадцати человек.
Малобродский перечисляет фамилии, которые ему удается вспомнить.
— Какие функции выполняли артисты?
— Они выполняли прямые функции — исполняли роли, следуя задумке режиссера, благодарно принимали аплодисменты… Кроме того, надо понимать, что современное представление о театре включает в себя довольно много умений, навыков. Молодые артисты «Седьмой студии» стремились быть достаточно универсальными — достаточно совершенными пластически, должны были петь, внятно говорить.
Малобродский объясняет, что труппа состояла, в основном, из артистов мастерской Кирилла Серебренникова — «молодых, неприхотливых» актеров с творческой мотивацией, что «грешным делом позволяло их немного эксплуатировать». Они получали сравнительно небольшие гонорары и поспектакльные выплаты. Артист мог получать около тысячи рублей за выход, в то время как профессионалы требовали, например, по десять тысяч. Иногда «Седьмой студии» приходилось приглашать опытных артистов на сложные роли.
Адвокат Карпинская хочет «немного отвлечься» и читает письмо Екатерины Вороновой от 12 февраля 2012 года — в нем Воронова рассуждает о создании ИП для сотрудников.
— В рамках поисков способов минимизировать расходы мы рассматривали разные варианты аутсорса. Самый простой пример — работа клининговой компании. Мы можем либо содержать уборщиц, платить им небольшую зарплату, покупать моющие средства — и прочее, и прочее. Мы должны будем иногда вызывать их в ночное время, привлекать к сверхурочной работе, платить налоги.
В то же время мы можем привлечь клининговую компанию, которая за сопоставимые деньги сделает все сама, это снизит нагрузку на бухгалтерию.
Соответственно, эту схему аутсорсную можно распространить и на другие проекты — например, на техническое обеспечение. Например, с сотрудником технического отдела у нас был заключен договор как с ИП, согласно договору он брал на себя определенные функции.
Малобродский добавляет, что это помогает сократить налоговые выплаты, найти способ более рационально расходовать денежные средства.
Теперь Карпинская просит подзащитного рассказать про технический персонал.
— Немногочисленная, но деятельная техническая дирекция, — начинает Малобродский.
Он вспоминает: техническим директором был Иван Виноградов, потом его сменил Олег Назаров. Они отвечали за техническое обеспечение; сюда входили монтировщики, костюмеры, художник по свету.
— Кто определял необходимость в привлечении тех или иных технических специалистов? — уточняет адвокат.
— Я сейчас точно не могу сказать, кто именно принимал решение всегда. Например, в ситуации, когда нужно было пригласить кого-то еще, целесообразность определял технический директор. Я редко принимал на веру такие просьбы, поэтому им приходилось мне все очень подробно объяснять.
Карпинская просит объявить перерыв, так как допрос длится более восьми часов.
— Вы не допрашиваете его восемь часов, — возражает судья Аккуратова.
Судья и адвокат препираются по поводу того, сколько они допрашивали обвиняемого. Все подзащитные и адвокаты соглашаются; прокурор говорит, что перерыв был и допрос действительно не длится восемь часов, но, с учетом того, что здоровье подзащитного и адвоката в приоритете, полагает, что заседание можно отложить. Судья соглашается, следующее заседание назначено на 10:00 16 ноября.