На вчерашнем заседании защита дважды заявляла отвод судье Алексею Втюрину. Первое ходатайство было связано с несогласованной сменой графика заседаний. Второе ходатайство адвокат Светлана Давыдова подала в связи с предположением о зависимости судьи Втюрина от председателя Ленинского районного суда Кирова Константина Зайцева. Адвокат сослалась на разговор сотрудников суда, который она услышала. «Председатель Зайцев недавно ездил в Верховный суд и ему там сказали, что Навальный и Офицеров должны получить реальные сроки, никого отпускать не будут», — приводила защитник содержание разговора.
Оба заявленных отвода судья отклонил.
После этого были допрошены семеро свидетелей — бывшие руководители лесхозов, подконтрольных «Кировлесу» и поставлявших древесину контрагентам ВЛК. Все они говорили, что договоры заключал «Кировлес», а не сами лесхозы.
Ольга Гребнева, экс-директор Слободского лесхоза, поставившего ВЛК одну партию фанеры, после оглашения протокола ее допроса не подтвердила часть показаний. Согласно протоколу, Гребнева сказала, что на совещании она видела 30-летнего «сына Офицерова», там же обсуждались «откаты» лесхозам. Петр Офицеров заметил, что ему сейчас 41 год.
— Как вы объясните тот факт, что это написано в протоколе, который вы читали и подписали? — спросила адвокат Давыдова.
— Я вообще не читала его.
— То есть вы не читали протокол перед тем, как его подписать? — уточнял Навальный.
— Нет, конечно, там все просили быстрей-быстрей.
Однако судья не стал исключать протокол допроса из материалов дела, отказав в этом защите.
Некоторые свидетели вспоминали, что впервые услышали о ВЛК на совещании от Опалева, который уведомил их, что поставки древесины будут идти через эту компанию.
В ходе этого заседания из Мосгорсуда пришла телеграмма о том, что жалоба Алексея Навального и его адвоката Вадима Кобзева по делу «Ив Роше» снята с рассмотрения и возвращена в нижестоящий суд. Помимо этого, в понедельник помощник судьи выяснил, что в Мосгорсуде также отменили заседание, назначенное на 25 января, в котором должна была участвовать адвокат Давыдова. Судья намерен рассматривать дело в ежедневном режиме.
Заседание начинается. Секретарь объясняет, что вызванный на сегодняшнее заседание свидетель Опалев — осужденный экс-директор КОГУП «Кировлес» — передал, что «находится в больнице и задержится до 10 часов». «Арестовать!» — шутя, стучит кулаком по столу Навальный. Судья Втюрин отмечает, что Опалев не только не предоставил соответствующие документы, но и позвонил секретарю другого судьи.
Поскольку начать допрос Опалева сейчас не получается, прокурор ходатайствует о начале допроса представителя потерпевшей стороны Ларисы Агалаковой. Она занимает должность начальника отдела распоряжения имуществом министерства госимущества Кировской области. В ее полномочия, говорит потерпевшая, входят вопросы приватизации госимущества, его предоставления в аренду и контроля за сохранностью областного имущества. КОГУП «Кировлес» Агалаковой известно. У нее есть доверенность на представление интересов этого предприятия.
Обстоятельства заключения в 2009 году договора между ВЛК и «Кировлесом» ей известны только из уголовного дела. Свидетелем самой сделки Агалакова не была.
— Известно ли вам, какова была деятельность «Кировлеса»? — спрашивает прокурор.
— В соответствии с уставом основным видом деятельности являлась лесозаготовительная деятельность, лесоводство, охрана лесов от пожаров, организация занималась лесоохраной и лесохозяйством. Кроме того, организация реализовывала заготовленный лес оптом и в розницу.
Сейчас компания в состоянии банкротства, говорит Агалакова. Она вспоминает, что «Кировлес» был создан в 2007 году в результате преобразования других государственных организаций в КОГУП. Его созданием занимался департамент лесопользования Кировской области. Затем потерпевшая перечисляет материалы и документы о «Кировлесе», которые она изучила.
— Ваша честь, какое все это имеет отношение к предмету доказывания? Мы проверяем степень подготовки потерпевшего? — возмущается адвокат Светлана Давыдова.
— Для полноты картины, — говорит прокурор Сергей Богданов.
Судья эти вопросы про подготовку снимает.
«Министерство согласно с данным имущественным ущербом, который указан в обвинительном заключении», — говорит Агалакова, отвечая на вопрос прокурора. По ее словам, «у министерства нет оснований не доверять формулировкам обвинительного заключения». У обвинения вопросов больше нет.
Теперь их задает Алексей Навальный.
— Вы согласны с ущербом, потому что вы проводили расчеты, или просто потому, что согласны с обвинительным заключением?
— Министерством данная позиция сформирована, у нас нет оснований не доверять обвинительному заключению. Также проанализированы аудиторское заключение и экономические экспертизы. Министерство считает, что ущерб причинен, сделка с ВЛК была невыгодна предприятию.
— Вы когда-нибудь видели документы, чтобы министерство, собственник предприятия, проводило расчет возможного ущерба?
— Я не видела.
— Что случилось с «Кировлесом» с 2009 года, почему он был признан банкротом?
— Какие именно факторы повлияли на признание предприятия несостоятельным банкротом, я не могу сказать. По решению суда оно признано банкротом.
— Но вы же стоите перед нами как государство, собственник предприятия, скажите, почему оно обанкротилось? Вы не можете же этого не знать.
— Причины банкротства могут быть различными. Насколько я понимаю, в материалах дела не ставится связь между конкретной сделкой и причиной банкротства.
Навальный просит ее назвать текущее состояние предприятия — какие у него кредиторные и дебиторская задолжности. Агалакова даже примерно не может ответить на этот вопрос. Таким же образом она не может сказать, по чьему иску предприятие было признано банкротом. «Я не готовилась к процессу о признании унитарного предприятия несостоятельным банкротом и не обратила внимания на эти цифры», — вздыхает представитель потерпевшего.
Навальный спрашивает, видела ли Агалакова в материалах дела, которое она «внимательно читала», платежные документы, по которым ВЛК выплатила «Кировлесу» 14,7 млн рублей. «Не помню», — отвечает она. Тогда подсудимый интересуется, каким образом высчитывалась сумма ущерба, и как получилось, что она составила 16 млн рублей. «Оснований не доверять материалам обвинительного заключения у министерства нет», — парирует Агалакова.
Адвокат Давыдова демонстрирует заключение эксперта, изученное ранее в суде, согласно которому ВЛК приобрел за 2009 году у «Кировлеса» лесопродукцию, которая была оплачена на сумму 14,7 млн рублей. Эксперт пишет, что разница между закупленной продукцией и реализованной продукцией составила 1,2 млн рублей.
— Вы согласны с этим документом?
— Я с этим документом знакомилась.
Давыдова объясняет, что если признать Офицерова виновным с ущербом в 16 млн рублей, то получится, что эти 14,7 млн «Кировлес» получит повторно, а это, фактически, можно признать «незаконным обогащением». Агалакова еще несколько раз повторяет, что «оснований не доверять материалам обвинительного заключения у министерства нет».
— Вы согласны с заключением, где сказано, что ВЛК выплатила «Кировлесу» 14 миллионов?
— Я не могу ничего сказать, не видя перед собой документов.
Адвокат просит еще раз показать документ потерпевшей, чтобы она его все-таки прочитала. Судья объявляет десятиминутный перерыв, чтобы принести нужный том уголовного дела.
Судья Втюрин вернулся, он протягивает представителю потерпевшей стороны том с экспертизой.
— Я знакомилась с этой экспертизой, — отвечает Агалакова, пролистав ее, — Данная эспертиза проведена специалистами-экспертами, которые еще раз подтверждают, что была разница по цене на лесопродукцию. И еще раз подтверждают вывод министерства, что договор был заключен на невыгодных условиях.
— Вы согласны с выводами этой экспертизы? — уточняет Давыдова.
— У нас нет оснований… Мы не эксперты, есть экспертиза, есть эксперты, выводы сделаны.
Давыдова спрашивает о другой экспертизе, где сказано, что разница в цене продукции составила около 500 тысяч рублей. Агалакова снова говорит, что экспертиза сделана специалистами, а она таковым не является. При этом результаты экспертизы Агалакова под сомнение не ставит. Еще одну экспертизу, упомянутую Давыдовой, потерпевшая толком не помнит.
Прокурор говорит, что в демонстрации Агалаковой информации о движении денег нет никакого смысла. Сама представитель потерпевших с этим согласна: она вновь подчеркивает, что ее мнение сформировано на основании обвинительного заключения, которому нет оснований не доверять, а также на этих экспертизах и аудиторском заключении.
Судья, которого происходящее в последние полчаса явно тяготит, обреченно спрашивает, будут ли в дальнейшем у защиты ходатайства о документах в других томах. Защита отвечает отрицательно. Втюрин со вздохом объявляет перерыв и идет искать нужный том дела с очередной экспертизой.
Вернувшись, судья протягивает два тома Агалаковой. Она смотрит на протокол осмотра платежных поручений.
— Что там написано? — строго спрашивает адвокат Давыдова.
— О перечислении с расчетного счета.
— Вы видите, что в протоколе указано, что следователем были осмотрены переводы денег от ВЛК?
— В мои полномочия не входит оценка следственных действий.
— У вас есть основания не доверять этим данным следствия?
— Я ответила на этот вопрос.
Навальный возмущается: он напоминает, что происходящее является судебным процессом, и что если в материалах следствия указаны переводы денег на сумму 14,7 млн, то потерпевшая должна оспаривать либо это доказательство следствия — документы о платежах, — либо заявленную сумму причиненного «Кировлесу» ущерба в 16 млн рублей.
«Министерство признает ущерб в объеме лесопродукции, указанной в обвинительном заключении и на сумму, указанную в обвинительном заключении. Оснований не доверять обвинительному заключению у министерства нет», — монотонно повторяет Агалакова.
Адвокат Давыдова просит ее пояснить, что она имеет в виду, когда говорит, что договор был невыгоден для предприятия. «Что если бы унитарное предприятие реализовывало контрагентам продукцию самостоятельно, то оно могло бы получить больший доход», — отвечает она.
Адвокат Давыдова указывает, что по документам разница между реализацией продукции, поставленной контрагентам через ВЛК и поставленной «Кировлесом» им напрямую, составила 579 тысяч рублей. В связи с этим Давыдову интересует, по какой причине потерпевшая считает, что сумма ущерба составила 16 млн рублей. Прокурор возражает против этого вопроса. Объяснить эту сумму потерпевшая не может.
— Она на ваш вопрос неоднократно отвечала, думаю, что другого ответа у нее нет, — вздыхает судья.
Давыдова напоминает, что по УПК показания признаются недопустимыми доказательствами, «если они абстрактные», а сейчас Агалакова не может мотивировать свою позицию об объеме причиненного ущерба.
— Она сказала, на основании чего она пришла к такому выводу, — говорит Втюрин.
— Чего же?
— Совокупности.
Петр Офицеров пытается выяснить, было ли согласие министерства с заявленным ущербом выражено в каком-либо документе, или «просто потрещали и разошлись». Судья спрашивает, что значит «потрещали».
«Ну вот то, что мы здесь делали. Было ли какое-то письменное заключение, или министерство составило какой-то документ?», — спрашивает Офицеров.
Агалакова говорит, что министерство изучило все материалы, но никаких документов по итогам этого изучения не составляло. Офицеров пытается выяснить, регламентированы ли в министерстве расчеты о причиненном ущербе, в письменном ли виде они были составлены или устном.
— Про десять заповедей знаете? — наконец, спрашивает Офицеров.
— Прошу снять вопрос! — возражает прокурор.
Адвокат Давыдова пытается выяснить, почему же все-таки она не принимает в расчет этой суммы в 16 млн — то есть стоимость всей вообще купленной ВЛК лесопродукции — оплаченную по документам сумму в 14,7 млн.
— Министерством приняты во внимание все материалы дела. Мы так посчитали, — отвечает потерпешая.
— ВЛК лесопродукцию похищал или покупал?
— Я не работала в тот момент. По каким-то договорам, судя по документам, оплачивала.
— Вы согласны, что ВЛК оплатила лесопродукцию на 14,7 млн рублей?
— Я не пересчитывала, я не экономист и не бухгалтер.
Навальный спрашивает, кто же конкретно в министерстве «сформировал позицию» о том, что у них нет оснований не доверять обвинительному заключению.
— Я считаю, что это не имеет значения. Я действую на основании доверенности.
— То есть лично вы изучили эти документы и приняли решение?
— Я сказала, что я являюсь представителем потерпевшего и позиция собственника предприятия мной озвучена.
Кто именно сформулировал эту позицию министерства и сказал ей, в чем она заключается, Агалакова отказывается отвечать.
Навальный обреченно обращается к судье:
— Вы знаете такую передачу «Кто хочет стать миллионером»? Вот там есть звонок другу. Вы на этом процессе мой единственный друг, я вам звоню.
— Там ведущему нельзя звонить!
Подсудимый объясняет,что весь процесс существует лишь потому, что есть потерпевший, которому якобы причинен ущерб в 16 млн рублей, а значит, в суде необходимо выяснить, кто конкретно принял решение о сумме ущерба и на чем он основывался. Навальный просит судью прояснить этот вопрос. «У вас есть два друга слева и справа, с ними посовещайтесь», — отвечает Втюрин.
Потерпевшая говорит, что по этому вопросу было «много совещаний», они проводились не раз, протоколов у совещаний не было. Более конкретная информация, по ее словам, «не имеет значения». Эти совещания проводились в 2016 году, говорит Агалакова, но отказывается уточнить, кто именно в них участвовал. Навальный напоминает об уголовной отвественности за отказ от дачи показаний. После множества вопросов защитники добиваются хоть какой-то конкретики: потерпевшая говорит, что последнее такое совещание состоялось накануне, но было «суженным» — помимо Агалаковой, в нем участвовал лишь один «представитель органа государственной власти».
Агалакова утверждает, что ее позиция была сформирована в том числе по результатам того, что она слышала в суде. Навальный спрашивает, повлияли ли на нее показания директоров лесхозов, некоторые из которых сказали, что договор с ВЛК был выгоден и что они не понесли ущерба. «Оценка доказательств в мои полномочия не входит», — говорит Агалакова.
— В ходе ваших многочисленных совещаний рассматривался ли вопрос о том, что были выплачены денежные средства за поставленную лесопродукцию?
— Рассматривались разные вопросы.
— А этот?
— Я не помню.
Офицеров вспоминает мем из экранизации романа «Три мушкетера» — «Имя, сестра!» — и вновь просит уточнить, кто же участвовал в совещаниях. Однако Агалакова снова пользуется излюбленным способом уйти от вопроса — казенными формулировками. «Сдавайте всех подельников уже, сдавайте!» — подбадривает ее Офицеров. Фразу «позиция обвинения сформирована, и я ее озвучила» Агалакова повторяет примерно раз в минуту.
Защита вновь спрашивает про имена участников этих совещаний и последнего «суженного» совещания. «Это суженное совещание, начальник и она! А не с суженым!» — вдруг замечает судья.
Офицеров зачитывает с сайта министерства список фамилий сотрудников, уточняя по каждой фамилии, принимал ли ее обладатель участие в этих совещаниях. «Я не понимаю значение вашего вопроса», — не моргнув, отвечает Агалакова. Однако Офицеров не останавливается, а судья не снимает вопросы. В результате удается установить, что в совещаниях участвовали люди с фамилиями Мальцева и Перминова.
— Кабашов, такая фамилия хорошая запоминающаяся, он участвовал?
— Нет, не участвовал.
«Мы устанавливаем состав участников, тех, кто сформировал позицию о том, что ущерб составил 16 миллионов. То есть чью позицию она транслирует. Речь идет об ущербе», — объясняет адвокат Давыдова.
Агалакова теперь говорит, что затрудняется отвечать на вопросы, поскольку «совещания были многочисленными».
— Является ли страх будущего уголовного преследования причиной, по которой вы скрываете эти фамилии? — спрашивает Навальный.
— Я не скрываю, я затрудняюсь ответить.
Адвокат Михайлова спрашивает, доводила ли Агалакова другим участникам совещаний информацию из материалов дела о том, что из этих 16 млн более 14 млн рублей уже были перечислены в адрес КОГУП .
— Затрудняюсь ответить.
Давыдова интересуется, не нужно ли представителю потерпевшей стороны дополнительное время и консультации со специалистами и руководством, чтобы, имея данные о переводе 14 млн, скорректировать мнение о нанесенном ущербе. «Время не нужно, позиция не будет скорректирована», — механически отвечает потерпевшая.
Офицеров пытается выяснить, в чем вообще выражался ущерб и из чего он формировался — кубометров, рублей, «хоббитских фунтов».
— Нет такой валюты, хоббитские фунты, — спорит с ним Навальный.
— Ну дай пофантазировать. Тут все фантазируют.
Офицеров говорит, что ущерб заявлен в рублях, а «рубль — это простая вещь, он либо есть, либо нет», и документы ясно показывают, что 14 млн были выплачены. После этих объяснений подсудимый машет рукой, имея ввиду, что вопросов больше нет, но замечает, что мог бы задать «еще две тысячи вопросов».
Навальный говорит, что представитель потерпевшего уклоняется от всех содержательных вопросов, и что так вести дело нельзя.
— Посадим человека? — спрашивает судья.
— Посадим! Отличная формулировка, — в один голос говорят адвокаты и подсудимые.
Агалакова садится на место.
Адвокат Давыдова рассказывает судье, что этим утром Пресненский суд Москвы оповестил ее о назначенном на 26 января заседании по продлению срока содержания под стражей ее подзащитного Сергея Щипанцева.
— Попрошу помощника проверить, — говорит судья.
— К вам же так прислушиваются, можете попросить как-то положительно решить вопрос? Вы так великолепно отменяете заседания, нет ничего невозможного! — шутит Давыдова.
Прокурор говорит, что им нужно «в связи с уточнением процессуального статуса» изучить ряд документов относительно Опалева — его досудебное соглашение, постановление о выделении его дела в отдельное производство и так далее. Адвокаты недоумевают, о каком вообще «процессуальном статусе» Опалева они говорят.
— Вы хотите, чтобы суд разрешил, кто он? Обвиняемый, потерпевший, свидетель? — говорит Давыдова.
Судья Втюрин задумчиво чешет губу бумагами.
Адвокаты считают, что ходатайство не мотивировано, ведь в каком-то качестве Опалева сюда уже вызвали — но неясно теперь, в каком именно (на процессе в 2013 году Опалева допрашивали именно как свидетеля обвинения).
«Учитывая, что у нас уже близок обеденный перерыв, суд объявлет перерыв до 13 часов, после чего разрешит это ходатайство», — говорит Втюрин.
Заседание возобновляется. Прокурор «в качестве дополнения» к ходатайству ссылается на решение КС от 20 июля 2016 года в связи с жалобой гражданина Усенко. В документе заявитель, осужденный за сбыт наркотиков, жаловался на то, что в обоснование его виновности были положены показания двоих его подельников, первоначально проходивших по его делу обвиняемыми, а затем заключивших досудебное соглашение со следствием. В результате, указал Усенко, они были допрошены в качестве свидетелей по его уголовному делу без предупреждения об ответственности за дачу заведомо ложных показаний или отказ от дачи показаний, но при этом несли ответственность за выполнение условий заключенного досудебного соглашения.
Прокурор и судья говорят, что для определения процессуального статуса Опалева необходимо зачитать соответствующие документы. Защита возражает, поскольку вопрос о допросе Опалева в качестве кого бы то ни было еще не был решен. Прокурор Черемисинов настаивает на том, что суду необходимо знать, какие условия были предусмотрены досудебным соглашением Опалева. Однако, по мнению адвоката Давыдовой, приговор Опалеву оглашать нельзя даже частично. Судья Втюрин говорит, что считает необходимым ходатайство удовлетворить — «только в целях установления его статуса, не более того» — и огласить документы.
Черемисинов берет том и читает постановление о выделении уголовного дела Опалева в отдельное производство. В документе говорится о том, какую информацию обещает сообщать Опалев и как именно способствовать раскрытию преступления и изобличению иных участвовавших в нем лиц.
Представитель гособвинения зачитывает досудебное соглашение, а затем переходит к чтению приговора Опалеву. В нем подробно излагается суть обвинения и говорится, что он совместно с «Н. и О.» совершил растрату, заключил досудебное соглашение и выполнил взятые на себя обязательства, дав подробные показания, которые подтвердились иными доказательствами. За растрату в особо крупном размере (часть 4 статьи 160 УК) суд в особом порядке приговорил Опалева к четырем годам лишения свободы условно.
— У меня только один вопрос, кто такие Эн и О? Судя по всему, очень опасные люди! — говорит Навальный.
Прокурор молчит.
Адвокат Михайлова говорит, что защита выступает против приобщения и исследования всех документов, которые касаются Опалева, в том числе и потому, что ЕСПЧ, «из-за которого все тут снова собрались», признал нарушением роль Опалева на следствии и использование его показаний в прошлом процессе.
Судья документ приобщает, после чего объявляет пятнадцатиминутный перерыв.
Заседание возобновилось. Прокурор Богданов ходатайствует об участии в судебном заседании Опалева «с целью дачи показаний в отношении лиц, совместно с которыми им было совершено преступление», и отмечает, что с ним было заключено досудебное соглашение. Адвокат Давыдова просит прояснить, в каком правовом статусе будет давать показания Опалев. «Они сказали, я повторять не буду», — уклоняется от ответа судья Втюрин. Однако адвокат настаивает, что определение статуса необходимо. Тогда Богданов говорит, что он «обозначил правовой статус Опалева как лица, с которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве».
Давыдова выступает против допроса Опалева в таком качестве. Адвокат указывает, что УПК прямо называет перечень лиц — участников уголовного судопроизводства: обвиняемый, свидетель, потерпевший, представитель, эксперт, специалист и так далее. Все они обладают разными правами и несут разную ответственность, и среди них нет «лиц, с которыми заключено досудебное соглашение о сотрудничестве». Давыдова указывает на то, что Конвенция о правах человека по международным договорам является частью национального законодательства РФ, а ЕСПЧ признал нарушения права Офицерова и Навального на справедливое судебное разбирательство, указав среди прочих нарушений использование в суде показаний Опалева и производных от его показаний доказательств.
Также адвокат ссылается на решение Конституционного суда о допросе лиц, с которыми заключено досудебное соглашение о сотрудничестве — их допрос должен «отвечать интересам правосудия» и соблюдать права других обвиняемых. Допрос Опалева эти права несомненно нарушит, говорит Давыдова. Единственная возможность допросить Опалева — это допросить его в качестве обвиняемого, считает защитник.
Слово берет Навальный: «Я хочу услышать, что скажет Опалев, но я хочу услышать его в ясном процессуальном статусе. Я хочу знать, какая у него ответственность. Просто скажите мне, кто он здесь? В первую очередь я хотел бы, чтоб соблюдался УПК!»
Адвокат Михайлова возражает против допроса, поскольку не определен процессуальный статус Опалева. Она снова напоминает ЕСПЧ, признавший все доказательства с участием Опалева в прошлом процессе недопустимыми. Решение КС, на которое ссылается прокуратура, разрешает допрос обвиняемых, заключивших досудебное соглашение, отмечает она, а у Опалева уже другой статус — он осужденный. «Его приговор должен быть отменен, а он — предстать перед судом вместе с Навальным и Офицеровым. Тогда была бы хотя бы видимость законности», — говорит адвокат.
Тем не менее, судья Втюрин едва ли не по слогам произносит, что постановил удовлетворить ходатайство и допросить Опалева. Однако в качестве кого именно — не уточняет.
Входит Опалев — лысеющий мужчина с усами.
— Паспорт у вас есть с собой? — спрашивает судья.
— Нет.
— Где он у вас?
— Оставил дома.
Судья впадает в задумчивость, поскольку у свидетеля с собой нет вообще никаких документов. Вопрос адвокатов о том, как Опалев попал в суд, куда все проходят по записи, он снимает, а затем объявляет 20-минутный перерыв на поиски паспорта.
Судья возвращается, за ним входит и Опалев. Он говорит очень неясно и тихо: из слов свидетеля можно понять, что он родился в 1955 году, а сейчас работает инженером по охране труда в ПГБУ «Рослесимпорт».
— Опасаетесь мести? — спрашивает Навальный Опалева, когда тот не отвечает на вопрос о точном месте собственного проживания.
— Нет, нет, давайте скажу, — отвечает он и называет свой адрес в Кирове.
Опалев просит приобщить к материалам дела выписку из кардиологического центра, в которой речь идет о пережитых им в 2013 году, по его словам, «очень тяжелой болезни» и последующей операции, которая «продлилась шесть часов» — коронарном шунтировании. Поэтому, говорит свидетель, сейчас у него такое состояние здоровья, что он в любой момент может почувствовать себя плохо.
— Это вы делаете в целях ограничения вашего допроса? — говорит судья.
— Ваша честь, вы опять подсказываете! — говорит Навальный.
Он предлагает разрешить свидетелю давать показания сидя. Судья Втюрин отвечает, что Опалев должен сам об этом попросить.
Судья предупреждает Опалева о его обязанности выполнять обязательства, указанные в досудебном соглашении о сотрудничестве. Опалев, надев очки, читает это соглашение. Адвокаты тем временем знакомятся с его медицинскими документами.
Судья объясняет присутствующим смысл слов Опалева: из них, говорит Втюрин, следует, что «фото- и видеосъемка его волнует», поэтому он просит запретить их и ограничить время допроса в связи с его состоянием здоровья.
— Я категорически возражаю! Это у нас главный лжесвидетель. А сейчас он вообще хочет избавиться от видеосъемки! — возмущается Навальный.
Адвокат Давыдова пересказывает один из медицинских документов Опалева, согласно которому в 2009 и 2013 году он перенес большой стресс, от которого у него пошатнулось здоровье, с чем и связана просьба об ограничении продолжительности допроса и запрете на видеосъемку. Но в документах не сказано ничего о том, что заболевания Опалева связаны с перенесенным им стрессом, отмечает защитник.
Кроме того, говорит адвокат, в документах ничего не сказано и о том, что по состоянию здоровья Опалев не может принимать участие в судебном заседании: там даже нет рекомендации снизить психоэмоциональную активность. Нет никаких препятствий для допроса Опалева или уменьшения продолжительности его допроса, заключает Давыдова. Тем более, отмечает она, у Опалева вообще нет никакого определенного процессуального статуса, а значит и права заявлять ходатайства.
— Будем ли мы заставлять его танцевать? Нет! Будем ли мы заставлять его перемещать фанкряж? Нет! Мы хотим только выслушать, что он расскажет нам, чтобы это услышали все, — говорит Навальный.
В итоге судья, уткнувшись в УПК, говорит, что для гласности заседания достаточно аудиофиксации и запрещает проведение фото- и видеосъемки на время допроса Опалева.
Начинается допрос Опалева. Прокурор спрашивает, где он работал в 2008-2009 годах. Опалев тогда был директором КОГУП «Кировлес».
— Что входило в ваши должностные обязанности?
— Я уж сейчас точно не помню, как там прописано было все. Организация работы предприятия, лесозаготовительной работы и переработка древесины.
Собственником «Кировлеса» было правительство Кировской области, департамент собственности тогда возглавляли сначала Опарин, потом Арзамасцев, вспоминает Опалев.
Он перечисляет других сотрудников «Кировлеса», занимавших руководящие должности, и структуру «Кировлеса» — центральный аппарат и 34 филиала-лесхоза в районах области.
Он рассказывает про свою родственницу, которая тоже работала в КОГУП и отмечает, что ее приняли туда как специалиста еще до его прихода.
— В 2008 году состояние предприятия было очень хорошее, мы заработали хорошие прибыли, выполнив задание правительства области по охране и защите лесов, — хвалится Опалев. — В 2009 году состояние ухудшилось в связи с кризисом экономическим, во-вторых, мы взяли в аренду леса в расчете два миллиона кубов, в конце декабря 2008 года прошли аукционы.
Он говорит, что компания должна была там провести лесоустройство и составить проекты лесоосвоения, и уже потом «заехать в эти леса» для заготовки. И на компанию сразу легли затраты по лесохозяйственным работам и арендным платежам — 200 рублей за кубометр.
Из-за кризиса уменьшился спрос на фанкряж, пиловочник и другие пиломатериалы, жалуется Опалев. Затем он вспоминает, какие полномочия были у лесхозов: «Они предлагали нам свои цены, мы изучали, в принципе, мы цены устанавливали с нижним порогом, ниже которого нельзя было продавать директорам». Мелким предприятиям директора продавали уже сами.
Вспомнить покупателей Опалев толком не может, но в качестве примера называет Вятский фанерный комбинат и компанию «Красный якорь».
— Известен вам Навальный? — спрашивает прокурор.
— Я знаю его как советника губернатора Кировской области Белых Никиты Юрьевича, — медленно отвечает Опалев. Он вспоминает, что ему звонили от губернатора и просили предоставить Навальному информацию о состоянии «Кировлеса» и его продукции.
Офицеров, говорит Опалев, «появился в нашем предприятии» тоже по представлению из правительства области. Они вместе ездили по лесхозам, Опалев их «возил и показывал» — вместе с Вотиновым, которого он называет советником губернатора.
— Какое отношение имел к правительству области Офицеров?
— Я не знаю, была команда принять его и показать.
Петр Офицеров тогда «больше молчал, ничего такого не говорил, больше ходил-смотрел», вспоминает Опалев.
Вятская лесная компания ему тоже знакома, «там был разговор у нас с Навальным, он сказал, что мы создадим предприятие, которое займется сбытом вашей продукции, окажем как бы помощь». Потом Офицеров, утверждает он, сказал ему, что «Кировлесу» надо заключить договор о поставках через ВЛК. Цены, говорит Опалев, были обозначены в приложениях к договорам, там же фиксировался и процент для ВЛК.
Сотрудникам «Кировлеса» было известно об этих договорах с ВЛК. Опалев говорит, что держал их в курсе ситуации, но мнение подчиненных о ней было «отрицательное» «в связи с потерей дополнительных прибылей предприятия». Проект договора разрабатывал Офицеров, утверждает он.
По словам Опалева, лично ему Офицеров угрожал тем, что их «разгонят», а Навальный на совещаниях «кричал, что предприятие темное, и надо их всех разогнать».
— Я знал, что Офицеров человек Навального. Видал вместе их, — говорит Опалев.
— Со стороны КОГУП «Кировлес» договор кем подписывался? — спрашивает прокурор.
— По-моему, мной.
— В связи с чем вы подписали подобный договор?
— Я надеялся на помощь. Какая-то попытка у них была наладить сбыт, и оказание финансовой помощи и рассрочек платежей. Хотелось сохранить предприятие. Потеря этой аренды для КОГУПа являлась просто смертельной.
Директора лесхозов, по его словам, возмущались заключенными договорами, потому что у них «уже были связи налажены, и поставки были налажены, и цены согласованы». Он называет фамилии нескольких директоров, которые были против заключения договоров.
Опалев рассказывает о том, что Офицеров согласился взять к себе в ВЛК его родственницу из коммерческого отдела «Кировлеса», поскольку в связи с реализацией леса через ВЛК нужда в существовании коммерческого отдела КОГУП отпала бы. При этом КОГУП договор с ней не расторгал. Зарплату ее он не помнит.
Решение о перезаключении контрактов с прежними контрагентами на ВЛК принимал он сам, говорит Опалев, чтобы «наладить отношения с ВЛК и советником губернатора Навальным для получения помощи и сохранения аренды предприятия, отсрочки платежей и помощи по сбыту». Цены при этом предлагал Офицеров. Долю продаж продукции «Кировлеса» ВЛК он не помнит, но отмечает, что та «была не слишком большой».
Затем Опалев вспоминает, что издал приказ о запрете на заключение лесхозами договоров без согласования с КОГУП «Кировлес». Сделано это якобы было по указанию Офицерова.
— Офицеров был вашим руководителем? — спрашивает прокурор.
— Да нет.
Судья Втюрин слушает, оперевшись головой на руку и уставившись в одну точку.
Говоря о целях «Кировлеса» в 2009 году Опалев вспоминает, что кроме аренды был заключен контракт с департаментом лесного хозяйства на охрану лесов на свободных от арендных отношений землях. «Под эти работы нам выделялся лес на корню», — объясняет Опалев.
— Соответствовало ли заключение договоров с ВЛК целям «Кировлеса»?
— Не соответствовало.
Почему, он толком не может сказать. «Если это выгодно, мне без разницы было, кому продать», — заключает Опалев. По его словам, «Кировлес» не получил никакой прибыли от взаимоотношений с ВЛК.
В результате в июле 2009 года, говорит Опалев, он написал письмо на расторжение договора с ВЛК. После этого состоялись два совещания у губернатора, на одном из которых он присутствовал. В ходе него было принято решение «о расторжении данного договора и освобождении меня от работы». «Я считаю, из-за того, что я не стал работать с ВЛК», — поясняет Опалев.
Опалев продолжает рассказывать о том, что в «Кировлесе» был централизованный счет, а у лесхозов — свои собственные счета. За наличный расчет, по его словам, продавались только дрова местным жителям, и то только в тех лесхозах, где имелись кассовые аппараты. Остальные расчеты осуществлялись с помощью безналичных транзакций.
Лично Навальный ему не угрожал, говорит Опалев, но его «угрозы звучали в том, чтобы разогнать это предприятие, что оно ненужное, хотя это были единственные организованные рабочие места в поселках».
— Кто вам передал указание на запрет продажи продукции не через ВЛК? — спрашивает прокурор.
— Это был у нас разговор с Офицеровым. Он сказал, что давай, напиши приказ, давай запретим директорам напрямую производить сбыт продукции, — отвечает Опалев после продолжительной паузы.
Затем он отвечает на вопросы прокурора про здание и помещения «Кировлеса». Оснований для оговора Навального и Офицерова, по словам Опалева, у него нет. Прокурор интересуется, считает ли он, что заключение договора между ВЛК и «Кировлесом» было законным. «Считаю, что нет, — после долгих раздумий произносит Опалев. — Договор был подписан, как бы сказать, не в пользу предприятия».
После этого прокурор некоторое время расспрашивает его о том, кому принадлежало здание, где располагался офис «Кировлеса» в Кирове, и кому и как сдавались в аренду его помещения.
У прокуроров вопросы закончились. Слово берет Навальный.
— Хочу отметить, что нахожусь в состоянии ликования от последних вопросов прокуроров, которые, видимо, решили все-таки возбудить против вас уголовное дело. Скажите, что такое ООО «Кировлеспроект»?
— Предприятие по выполнению проектов по освоению лесов.
— Это ООО, созданное вашими сотрудниками и вашим сыном?
Опалев признает, что там работал его сын, а был ли он создателем компании, он не знает. На каком основании эта компания занимала помещения «Кировлеса» и не платила аренды, он внятно ответить не может.
— Приобреталось ли оборудование за счет государственного предприятия «Кировлес» и передавалось ли оно коммерческому предприятию «Кировлеспроект», где работали ваш сын и ваш бухгалтер? — продолжает Навальный.
Опалев говорит, что ничего не приобретали, а если что-то и передавали, то на возмездной основе.
— Какую сумму денег государственное предприятие «Кировлес» передало коммерческому предприятию «Кировлеспроект»?
— Я хочу сказать, что там было возбуждено уголовное дело, и я по нему был признан невиновным.
— Вы мне нарушили всю драматургию! Это у меня следующий вопрос был. Давали ли вы ложные показания для того, чтобы вас оправдали по уголовному делу? — спрашивает Навальный. Судья вопрос снимает.
Затем Навальный интересуется, подтверждает ли Опалев цифру в 45 млн рублей, переданную «Кировлеспроекту». Тот говорит, что не помнит данной суммы.
Навальный спрашивает, почему для проведения этих работ была выбрана именно фирма, где работал его сын.
— Могу сказать то, что, изучая запросы с любых лесоустроительных предприятий, которые могли бы сделать такой объем работ, никто другой не согласился, все были заняты.
— То есть ваш сын был единственным человеком, который сжалился и согласился принять 45 миллионов?
Навальный просит его припомнить, как по его заявлению против Опалева завели уголовное дело о хищении этих 45 млн рублей.
— Как может быть, что это уголовное дело закрыли?
— Могу сказать только, что мой сын не был там руководителем, он был там программистом.
Дело прекратили еще на стадии следствия, говорит Опалев.
— Вам следователь предлагал дать показания в отношении меня и Офицерова в обмен на оправдание?
— Не предлагал. Там не было 45 миллионов, там был такой договор, а выполнен он был лишь частично и там была перечислена меньшая сумма за выполненную работу.
— Вы с оперативниками ФСБ общались в 2009-10 году году и обсуждали ли меня? — спрашивает Навальный. Опалев не помнит.
Навальный просит называть основные параметры «Кировлеса» в 2009 году — задолженности и остатки товаров. Опалев не помнит.
— Говорили ли вы на каждом совещании, что вам крайне нужна помощь со сбытом? — спрашивает подсудимый.
— Тему со сбытом именно низкосортной древесины я задевал, — отвечает Опалев.
— А говорили вы Белыху на совещании, что «Никита Юрьевич, может быть вы, ваши московские связи, поможете нам со сбытом»?
— Я этого не помню.
Опалев говорит, что сначала идея договора с ВЛК ему нравилась, но, увидев договор, он изменил свое мнение.
— Вы сбыт всей продукции через ВЛК перенаправили?
— Нет, если бы направил, было бы хуже.
Процент древесины, которую «Кировлес» продавал через ВЛК, он не помнит. Навальный говорит, что объем составлял всего 3%.
— Если вас я и Офицеров ужаснейшим образом принуждали, то почему же вы не принудились?
— Не знаю, не помню уже!
Судья объявляет «небольшой» перерыв.
Судья Втюрин объявляет, что в суд поступили две телеграммы — одна о том, что жалоба адвоката Кобзева снята с апелляционного рассмотрения, другая — об апелляционной жалобе Давыдовой на арест одного из ее подзащитных. Рассмотрение обеих отменено. «Я думала это Пресненский суд, а это мы уже все знаем», — разочарованно вздыхает Давыдова.
Вернувшись после небольшого перерыва, судья предлагает разрешить свидетелю давать показания сидя. Никто не против.
— Так он все-таки свидетель? — замечает Михайлова.
— Я так сказал? Предлагаю Опалеву, — осекается судья.
Опалев садится за свидетельскую кафедру.
После перерыва Навальный продолжает.
— 300 миллионов рублей товарных остатков — это верная сумма?
— Не помню.
— Дебиторские и кредиторские задолженности по 400 млн рублей — это верно?
— Я не могу ни отвергнуть, ни подтвердить, потому что не помню.
— Откуда у «Кировлеса» оказалось в аренде два миллиона кубометров лесосеки?
Опалев рассказывает про аукцион, на котором он его получил. Цена, по его словам, была 200 рублей за куб.
— Расскажите, пожалуйста, два миллиона кубометров — это много или мало?
— Для предприятия в три тысячи человек это было нормально.
Вся расчетная лесосека области в 2009 году была 16 млн кубометров, говорит Опалев. «Ни одного куба из арендного леса мы не взяли» и в субаренду «никому ничего не сдавали», отмечает он. Тогда Навальный спрашивает, из чего сложилась «огромная прибыль предприятия в 2008 году». Опалев говорит, местных предпринимателей нанимали на услуги по заготовке древесины, при этом с ними можно было расплачиваться древесиной.
— Это был способ обойти субаренду?
— Нет.
— А за эту огромную лесосеку вы сколько заплатили в бюджет?
— Не помню.
— Где предприятие деньги взяло на это?
— Где-то что-то заработали.
— А вы кредит «Сбербанка» получали?
— Брали и вернули.
— Правильно ли, что ваше предприятие получило по низкой ставке в аренду этот лес, и вы, «Кировлес», наживались на кировских работягах, сдавая им лес втридорога?
Опалев говорит, что ничего подобного не было.
— Основным источником средств была все-таки передача леса на корню по этой схеме, или ваша хозяйственная деятельность?
— Я не знаю, как вам ответить, вы в этом деле не понимаете ничего. Вы понимаете только одно, купить-продать. В седьмом году, когда произошла реорганизация лесхозов в КОГУП, у нас не было даже «Уазика», мы ездили на тракторах и на лошадях!
— Так вам дали лес государственный!
— Он нам был дан не бесплатно!
— Объясните, почему, пока государство давало вам по льготной цене лес, у вас было все хорошо, а когда не дало, у вас все развалилось?
Опалев говорит, что у них был лес по 200 рублей. Навальный возмущается, что «работягам» малыми лотами давали в аренду по 480 рублей за кубометр. Опалев говорит, что не будет тут «проводить ликбез по ценообразованию».
— Правда ли, что такой огромный лот, два миллиона кубов, был сформирован потому, что только вы бы смогли его купить, отдав миллиард рублей?
— Вы меня обвиняете, что я два миллиона кубов сформировал и продал себе?
— А кто?
— Вот вы и разбирайтесь, проводите расследование!
Навальный просит Опалева объяснить, как получилось так, что он критиковал «Кировлес» и предлагал его расформировать, и одновременно с Опалевым «вступил в преступный сговор». Судья вопрос снимает.
Речь заходит о поездке на «Соликамскгумпром» губернатора Никиты Белых, который договорился для «Кировлеса» о поставках на это предприятие, а «Кировлес» ничего не поставил. «Я не помню», — не может объяснить причины отсутствия поставки Опалев.
Навальный возмущается, что со стороны «Кировлеса», несмотря на заявленные огромные товарные остатки, по большому счету древесина почти не поставлялась.
— Вячеслав Николаевич, вы похищенные 16 миллионов куда дели?
— У кого? — удивляется судья.
— У «Кировлеса», конечно.
— Не знаю, — говорит Опалев.
— Не знаете?
— Не помню.
Опалев, нагнувшись, смотрит в пол.
— Вы являетесь условно осужденным?
— Да.
— За что вы были осуждены?
— Не помню, — кряхтит он. — Не помню, какие там формулировки были.
Защита просит разрешения напомнить и продемонстрировать Опалеву приговор по его делу. Он надевает очки, подходит к судье и читает.
Опалев замечает, что там не написано слова «похитил», а только «растратил государственное имущество» по предварительному сговору. Адвокаты смеются и объясняют Опалеву, что растрата — это и есть форма хищения.
— Вы это понимаете? — спрашивает Навальный.
— Не понимаю, я не юрист. Не помню я сейчас все эти разговоры.
— Почему вы признали себя виновным в похищении леса на сумму 16 миллионов рублей?
— Растратил! Написано у меня — «растратил». Поэтому я и подписал.
Защита просит судью разъяснить, что «растратил» и «похитил» — это практически одно и то же. Однако Втюрин отказывается.
— Куда делся лес, который вы растратили? — спрашивает Навальный.
— Он отвечал уже, что не знает или не помнит, — подсказывает прокурор Черемисинов.
— Вы в составе какой преступной группы совершили свою растрату?
Опалев молчит. Прокурор говорит, что он может не понимать, что такое «преступная группа».
— Я знаю, что заключил договор, невыгодный для предприятия, с определенными лицами, с которыми это обговорил, — выдавливает из себя Опалев. Навальный замечает, что и в приговоре, и в досудебном соглашении Опалев подписал документы о том, что он «в составе преступной группы» похитил этот лес.
— Я был с вами членом одной преступной группы? — спрашивает Навальный.
— Вот если вы читали мой приговор, там все сказано, мне нечего больше сказать, — говорит Опалев после длительного молчания.
— Так я был с вами в преступной группе?
— Я уже все сказал, что считаю.
— А кто был руководителем этой преступной группы?
— Не знаю. Не помню.
— В какой момент вы поняли, что являетесь членом преступной группы? — продолжает Навальный.
— Я не был ни в бандитах, ни в юристах. Таких понятий у меня не было, что это договор с преступной группой. Это когда шло следствие, вам объяснили, что я являюсь членом группы.
— То есть в тот момент, когда все происходило, вы не считали, что делаете что-то незаконное?
— Считал, что делаю незаконное.
— А почему вы сделали это незаконное?
Судья говорит, что Опалев уже отвечал на этот вопрос — для того, «чтобы спасти предприятие». Опалев утверждает, что правительство «влегкую» могло спасти «Кировлес» и для этого он якобы выполнял распоряжения Навального.
Про то, почему он сначала заключил этот незаконный, по его мнению, договор, а потом разорвал его, Опалев вновь отвечает: «А… Не знаю».
Навальный просит его объяснить, почему он перестал отгружать продукцию ВЛК в июле 2009 года, а сняли его с должности и разорвали договор с ВЛК только в сентябре.
— ВЛК за продукцию рассчитывалась?
— Сейчас уже не помню. Помню, что сперва долго не рассчитывались, потом были платежи.
— Если я скажу, что ВЛК выплатила 14 миллионов, это верная цифра?
— Он уже ответил, что он цифры конкретные не помнит, — подсказывает прокурор.
— Растратили ли вы ту продукцию, за которую вам заплатил деньги ВЛК?
— Это не моя функция, считать я могу и так, и так, но есть решение судей и следователей, которые решили так. Приходится считаться с ними.
— Когда другие предприятия покупали продукцию и платили за нее деньги, это было похищением?
Опалев отвечает, что если цена была подходящая, то и похищением такую сделку назвать было нельзя.
Защита отмечает, что в своем рассказе Опалев упомянул руководителя Даровского лесхоза, который, с его слов, якобы возмущался плохим контрактом с ВЛК. Однако в ходе судебного заседания директор этого филиала сказал, что сотрудничество с компанией было выгодным: «Шла реализация, шла торговля, это всегда устраивает». Опалев это противоречие объяснить не может.
— Я не могу сказать, это ихние мысли, ихний вывод.
— Но вы продолжаете утверждать, что вы растратили их лесопродукцию?
Вопрос снимается.
— Если сотрудничество с Офицеровым было настолько невыгодным, почему другим предприятиям вы продавали еще дешевле?
— Я не помню.
По просьбе Опалева судья объявляет пятнадцатиминутный перерыв.
Заседание возобновляется. Вопросы задает Офицеров.
— Вы помните следственные действия до суда?
— Не помню.
— Очную ставку помните?
— Не помню.
— Там вы подошли ко мне и сказали, что это «не ваша война». Зачем вы меня сейчас оговариваете?
— Не помню уже.
Адвокат Давыдова спрашивает Опалева, какие конкретные действия он предпринял, чтобы совершить эту растрату.
— Я не знаю. Есть решение суда, где я признан виновным в растрате государственного имущества.
— Что конкретно вы сделали?
— Подписал невыгодный для предприятия договор.
— Данное действие охватывалось умыслом на совершение растраты?
— Вопрос не могу понять.
— Вы договор подписали потому, что у вас был умысел совершить растрату, или потому, что на вас давили Офицеров и Навальный?
Судья снимает вопрос и говорит, что Опалев на него уже отвечал.
— Вы сказали, что договор подписали в результате того, что Офицеров оказывал на вас воздействие и для того, чтобы спасти «Кировлес». По приговору вы осуждены за совершение умышленных действий. Чему мне верить?
Судья просит переформулировать вопрос. Тогда Давыдова просит прояснить, как Опалев заключал договор — в результате давления или по воле Опалева, намеревавшегося совершить растрату. «Меня интересует, ваша честь, был ли у Опалева умысел» — объясняет она. Судья, наконец, соглашается с формулировкой. «Ответьте, пожалуйста», — говорит он.
— Не знаю, как ответить. Договор я подписал по принуждению, чтобы спасти предприятие, а как меня обвинили судьи и прокуроры, это ихнее дело, я с ними согласился и подписал, — отвечает Опалев.
— Это говорит об отсутствии у вас умысла на совершение преступления, — замечает Давыдова. — Был ли у вас умысел на совершение преступления?
— Умысел был в целях того, чтобы сохранить предприятие.
Давыдова интересуется, кто и когда дал Опалеву указание оказать содействие в хищении имущества КОГУП «Кировлес» путем растраты в особо крупном размере. Опалев отвечает: «Сейчас не помню уже».
— Какие конкретно действия совершил Навальный в период вашего взаимодействия с ВЛК и Офицеровым? — продолжает Давыдова.
— Сейчас не помню.
— Какие конкретные действия совершил Офицеров в рамках отношений между «Кировлесом» и ВЛК?
— Не помню, не могу сказать.
— Какие действия совершили вы, Навальный и Офицеров в целях совершения растраты?
— Я говорил уже, что говорил с Навальным. Тот сказал «решайте вопросы с Офицеровым». Мы и решали.
Опалев говорит, что не помнит, объясняли ли ему когда-либо Навальный или Офицеров, какая роль ему отводится в совершении преступления.
— Вы сами-то себя считаете жертвой Офицерова или соучастником преступного деяния?
— Я не пойму вопрос. Жертвы могут, знаете быть… Сказал бы, да очень грубо.
«Если я признался в этом и получил наказание, то я соучастник, — после некоторых раздумий объясняет Опалев. — Решение выносят судьи, а не я, я инженер лесного хозяйства». Он отворачивается в сторону.
Опалев не смотрит даже на Давыдову, которая говорит, что раз он заключил досудебное соглашение, то должен реализовывать его и рассказывать, каким образом он совершил преступление вместе с Навальным и Офицеровым. А ответы «не знаю» и «не помню» — это фактически нарушение досудебного соглашения, отмечает адвокат. Судья Втюрин парирует тем, что для оценки выступлений свидетелей у защиты будут прения.
Адвокат замечает, что Опалев в соглашении признал тот факт, что он был осужден за растрату вверенного ему имущества. При этом из слов, произнесенных им в ходе заседания следует, что он лишь заключал договор, рассчитывая на выгодное сотрудничество с ВЛК, а не совершал преступление.
— Так вы все-таки растрачивали вверенное вам имущество ООО «ВЛК» или у вас были намерения, что ВЛК будет заниматься сбытом ввереной вам продукции? — спрашивает Давыдова.
— Там два вопроса, я не могу ответить.
— Вы подтверждаете, то, что вы сегодня сказали, или что у вас в досудебном соглашении написано?
— Я не понимаю вопроса.
Тогда вопросы начинает задавать Навальный.
— Вы в курсе, что я осужден по делу Кировлеса?
— Конечно, знаю.
— А сейчас вы здесь почему?
— Я не знаю.
— Вы в курсе, что приговор отменен?
— Знаю.
— Он от-ме-нен, — по слогам произносит Навальный. — И не имеет отношение все, что было раньше. Мы должны выяснить все заново.
Навальный уточняет, выражалось ли давление в том, что он, как трижды сегодня сказал Опалев, советовал ему пообщаться с Офицеровым.
— Давление выражалось в другом, в разгоне предприятия и отнимании у него арендных лесов, — отвечает Опалев.
— То есть я вас заставил заключить договор тем, что угрожал разгоном?
— Сперва вы обещали мне оказывать содействие по оказанию помощи и финансирования, а впоследствии, когда мы не стали производить какие-то отгрузки, вы стали угрожать разгоном.
— Я вам обещал помощь в обмен на заключение договора? Интересно, скажите, когда я это сказал, какими фразами?
— Не помню.
Опалев выдавливает, что «на совещании» — на каком именно, он сказать не может — Навальный ему говорил «что-то в подобном роде». Навальный просит уточнить, что и когда, ведь у совещаний ведутся протоколы и там присутствуют другие люди. «Это было пять лет назад, я не помню», — отвечает Опалев.
— Я как кошмарный сон постарался забыть это! Я хочу остатки своей жизни прожить, еще одной операции я не переживу, — сетует Опалев.
— Знаете, что благотворно повлияет на ваше здоровье? Если вы сейчас во всем признаетесь, раскаетесь, побежите ко мне, и я вас обниму, — театрально вскидывает руки Навальный.
Судья Втюрин смеется. «Не помню», — отвечает Опалев на вопросы о том, где, когда и как Офицеров и Навальный оказывали на него давление, и кто при этом присутствовал.
— Были разговоры, что наши интересы будут учтены, — невнятно говорит Опалев.
— А что это значит?
— Я не знаю.
Опалев рассказывает о том, сколько он «пережил переживаний» с 2009 года, и объясняет, что все эти «нервные нагрузки» крайне негативно повлияли на его память.
— После расторжения контракта вы принимали какие-либо меры по взысканию задолженности с ВЛК? — спрашивает Давыдова.
— С того момента, как он был расторгнут, я был отстранен.
— Вы помните, какая была разница в сумме…
— Не помню.
— Но я даже не задала вопрос!
Разницу между ценами для контрагентов напрямую «Кировлеса» и контрагентов ВЛК Опалев назвать не может. Соответствующее заключение из материалов дела он тоже не помнит.
— Вы согласитесь с этим заключением, что разница в стоимости была чуть более одного миллиона 200 тысяч рублей?
— Не помню я.
— Лесопродукция от КОГУП «Кировлес» поставлялась непосредственно ВЛК или ряду грузополучателей, которые ВЛК не являлись?
— В основном продукция отправлялась вся сразу, в адрес грузополучателей.
Как все это проходило технически, он, «хоть убейте», уже не помнит.
Оплата ВЛК «частично производилась», признает Опалев после еще десятка вопросов Давыдовой, но отказывается вспоминать, на какие суммы, как и когда.
— Тогда почему вы продолжаете считать, что на всю сумму было совершено хищение? — спрашивает Давыдова.
— От моего личного мнения ничего не сделается.
— Вы отказываетесь отвечать?
— Отказываюсь. На основании неопределенности меня.
Присутствующие в зале смеются.
— Вы что от меня хотите, если спросите, преступник ли я, я скажу, что преступник, я же все подписал! — говорит Опалев.
— Конечно, вы преступник, и сейчас вы совершаете преступление! И вы за него ответите когда-то, и окажетесь там же, где вы уже бывали, вы же не будете скрывать вашу судимость, хоть и погашенную.
Навальный, поскольку на его вопросы Опалев отвечать отказывается, просит судью уточнить, продавал ли Опалев одновременно с ВЛК лес другим контрагентам и продавал ли он ВЛК лес по цене выше, чем другим.
— Я попросил бы все-таки вас выяснить этот ключевой вопрос. И одновременно выяснить все же, как я давил на Опалева? Я-то получается, лидер преступной группы, а это мой ключевой подельник. Я «Кирпич», а он «Копченый», или какие там были клички в этой преступной группе, — говорит он.
Судья Втюрин отвечает, что не будет подменять собой какую-либо из сторон, а у него самого вопросов к Опалеву не возникает.
Вопросов к Опалеву больше нет. Он продолжает сидеть на стуле. Тогда прокурор Богданов заявляет ходатайство. Он перечисляет протоколы допроса Опалева в качестве обвиняемого после заключения досудебного соглашения. Прокурор хочет огласить эти показания из-за противоречий и плохой памяти Опалева.
Однако судья откладывает разрешение этого ходатайства до завтра. Следующее заседание начнется 25 января в 11:00. Вероятно, уже завтра защита начнет представлять свои доказательства.