Правозащитника Олега Орлова задержали в марте 2023 года. Тогда силовики пришли с обысками к нему и еще к нескольким сотрудникам «Мемориала». Поводом для уголовного преследования стала колонка Орлова о войне в Украине, которую он опубликовал в фейсбуке.
Прокурор Светлана Кильдишева в прениях просила назначить правозащитнику штраф 250 тысяч рублей. В своей заключительной речи она обвинила сторону защиты в том, что та превратила процесс «просто в политический какой-то цирк».
«Говорилось постоянно о свободе слова в РФ. Если бы этой свободы слова в России не было, то не было бы сегодня открытого судебного заседания. Не было бы столько корреспондентов. И процесс был бы закрытым. Не был бы допущен защитник в лице господина Мурадова, несмотря на то, что он признан иностранным агентом», — говорила Кильдишева, неправильно произнеся фамилию главреда «Новой газеты» и лауреата Нобелевской премии мира Дмитрия Муратова.
Сам Орлов в прениях сказал, что считает обвинение в «дискредитации» армии неконституционным — пока никакой закон не запрещает критиковать власть, ее «непогрешимость» нигде не закреплена.
«Я не раскаиваюсь. Я не раскаиваюсь в том, что выходил на антивоенные пикеты, что написал статью, за которую меня судят. Вся моя предыдущая жизнь не оставила мне иного выбора, — продолжал Орлов в последнем слове. — Я не раскаиваюсь, что не уехал из России. Это моя страна, это моя Родина, и я считал, что мой голос с моей Родины будет звучать громче. И я не ошибся!»
Заседание начинается. В зале 15 человек, среди них — бывший уполномоченный по правам человека Владимир Лукин и главред «Новой газеты» Дмитрий Муратов, общественный защитник Орлова.
Судья Светлана Куприянова читает апелляционное представление прокуратуры, которая недовольна штрафом Орлову и просит отправить его в колонию.
Кратко выступает Муратов, который считает, что «прокуратура хочет возложить на суд функцию обвинения».
Затем оглашается ходатайство адвоката Екатерины Тертухиной, которая просит остановить производство по жалобе прокуратуры.
Она говорит о том, что статья о «повторной дискредитации», по которой судят Орлова, неконституционна — Тертухина просит отправить запрос в Конституционный суд. Суд отказывает в ходатайстве.
Катерина Тертухина и Олег Орлов. Фото: Александра Астахова / Медиазона
Начинаются прения сторон. Начинает представительница прокуратуры. Она просит отменить приговор и вернуть дело в прокуратуру — головинскому межрайонному прокурору.
Затем выступает адвокат Тертухина. Судья просит ее не читать по бумажке, а выступить лаконично и тезисно.
«Рабочая группа ООН по произвольным задержаниям указала, что сложно представить высказывание, более достойное защиты свободы выражения, чем призывы прекратить войну и указание на ее разрушительные последствия», — говорит она.
Также адвокат отмечает, что в выводах экспертов не описан приписываемый Орлову мотив политической ненависти.
Общественный защитник Дмитрий Муратов после заявления позиции прокуратуры находится в некотором замешательстве и сначала советуется, как ему теперь выступать. Судья говорит, что может так, как и готовился.
Муратов начинает подробный разбор экспертизы, которая легла в основу исходного приговора. Он повторяет многочисленные проблемы и нарушения, которые уже были зафиксированы защитой ранее. «По хорошему деньги за эту экспертизу надо вернуть. Не может жизнь и судьба человека зависеть от подобной халтуры», — резюмирует защитник.
По его мнению, эксперты парадоксальным образом пришли к выводу, что «правильно, что гражданское население страдало от военных действий». «На какой планете живут эксперты, которых нашел следователь?» — недоумевает он.
Муратов говорит, что «прокурору Ступкину не понравился приговор, который они сами требовали». Затем журналист острит: «Если б я готовил материал для газеты, я назвал бы ее "садись, Орлов, три"».
Защитник Муратов продолжает и задается вопросом, знакомы ли свидетели с Орловым? Да, знакомы, они являются его политическими противниками и состоят «в организации, которая считает, что разоблачение сталинизма разрушило СССР».
Он не понимает, «откуда взялись» два свидетеля — они не писали заявления в силовые структуры, их вызвал следователь Савченко.
«Как надо относиться к свидетелям, чтобы из 150 миллионов свидетелей безошибочно выбрать этих двух?» — недоумевает он.
Судья слушает Муратова слегка улыбаясь, ей явно нравится его эмоциональное выступление.
«Я понимаю, что вы смотрите на часы — обращается Муратов к представительнице прокуратуры. — Но у меня еще есть семь минут, а Орлова могут на три года посадить».
Он считает, что теперь прокуратура просит отменить приговор не из-за материалов дела, а «на основании мнения прокуратуры» — это он считает «правовым буллингом».
«Выбранная жертва должна быть добита, что ли? — злится Муратов. — То, что прокуратура предлагает сейчас в качестве отягчающего обстоятельства, не было предъявлено суду. Это не правовой язык, это, извините, слово пацана!»
В зале смеются. Вновь появившееся отягчающее обстоятельство, упомянутое Муратовым — «политическая ненависть к российской государственности». Впрочем, он комментирует представление, в котором прокуратура просила назначить Орлову три года колонии, а не то, которое обвинитель зачитал сегодня на суде.
Журналист жалуется на «болезненную фиксацию прокурора на необходимости лишить подсудимого свободы» — он считает, что прокуратура хочет «даже ценой закона и Конституции сделать глаголы "судить" и "посадить" синонимами», а затем рассуждает о сталинизме.
Муратов приводит выдержки из «Молота ведьм» и сравнивает судебный процесс с инквизицонным, а затем вспоминает, что Орлов обменивал себя на заложников в Буденновске и «спас тысячу пятьсот человек, включая рожениц с младенцами».
«Дважды отдавал себя в заложники, конечно, по мнению инквизиции, он преступник. Четвертый признак, он совсем средневековый — это способность не тонуть в воде. Ваша честь, тоже подходит. Дело в том, что Орлов — байдарочник».
Он признается, что уговаривал Орлова уехать. «Мне Орлов отказал, он сказал, что он — русский интеллигент и не собирается предавать свои ценности». Он приводит такой пересказ их разговора:
— У тебя, что, есть надежда?
— У меня нет никаких надежд, но я верю, что права человека незыблемы, а Конституцию надо соблюдать.
Следующим выступает Орлов, он просит его оправдать и начинает с того, что обвинение противоречит Конституции. Его предупреждает судья: «Вы будете выступать после, на мой взгляд, блестящих выступлений ваших защитников. Видно, как сильно они за вас переживают и горячо выступают».
Правозащитник настаивает, что призывал только к мирным действиям и не призывал к насилию, а значит, нет никаких оснований ограничивать его свободу высказываний.
«Меня осудили за критическое мнение о войне в Украине. И в то же время, ее одобрение допускается и даже поощряется. Ну это же дискриминация, которая запрещена Конституцией», — сетует Орлов.
Правозащитник рассуждает об ужасах войны и о том, как она используется властями, чтобы установить диктатуру — об этом, объясняет он, и была его статья, это он и пытался остановить.
Он добавляет, что из приговора непонятно, где находится «граница, пролегающая между легитимной критикой и так называемой дискредитацией» — «приговор оставляет впечатление документа, оформляющего произвол».
Свидетели, по его мнению, были выбраны, потому что они «крайне негативно» относятся к «Мемориалу» — на основании мнения этих людей суд и решил, что Орлов виновен в «дискредитации» армии.
«Показания вот таких свидетелей положены в основу обвинительного приговора. А показания свидетелей защиты суд по тем же обстоятельствам посчитал не относящимися к предмету доказывания», — констатирует правозащитник.
Он настаивает на том, что использование ВС РФ в Украине прямо противоречит интересам его и России. «И уж совсем, на мой взгляд, абсурдно считать, что они осуществляются в интересах поддержания мира», — продолжает Орлов.
Правозащитник допускает, что он может ошибаться, но тогда в приговоре должно быть опровержение его посылок.
«Я приводил многочисленные документально подтвержденные факты, что ВС РФ в современной истории далеко не всегда использовались в высоких целях — я сам был непосредственным свидетелем этого во время моей работы в горячих точках», — продолжает Орлов.
Затем Орлов переходит к тому, что нужно обратиться к показаниями девятерых свидетелей защиты — он думает, что они могли бы сказать о его мотивах.
«Неужели я вывозил российских солдат из плена в Чечне, составлял и передавал властям России списки пленных российских солдат для дальнейшего обмена потому, что я занимал и занимаю антироссийскую позицию? Я не чувствовал ненависти. Я участвовал в спасении российских граждан, захваченных террористами заложников в Буденновске — из ненависти к российскому государству? Я с Сергеем Ковалевым и другими депутатами шел в захваченную террористами больницу. А ведь мы тогда, рискуя жизнями, выполняли поручение председателя правительства Черномырдина», — говорит он.
Наконец правозащитник переходит к сегодняшней просьбе прокурора вернуть дело.
Орлов выступает «решительным образом» против того, чтобы его дело по просьбе прокурора вернули на досудебную стадию. Он напоминает суду, что в первой инстанции обе стороны долго доказывали свои позиции и «прокуратура очевидно уступила».
«И вот теперь предлагается вернуть дело назад. Очевидно, для того, чтобы доработать и с очень большой вероятностью ужесточить мне наказание», — сетует правозащитник.
По его мнению, это свидетельствует, что прокуратура «не смогла» выполнить свою работу и поступила «халтурно» — это он называет «глубоко неправильным» явлением и просит суд исходить только из тех доводов, что были в суде первой инстанции, а не возвращать дело.
Последнее слово Орлова.
«Я благодарен своим друзьям и коллегами, с которыми мы вместе прошли большой путь, работая для того, чтобы политические репрессии в нашей стране навсегда ушли в прошлое. Нам этого, к сожалению добиться не удалось, пока. Значит, у нас есть много работы для нас, ну и для тех, безусловно, кто моложе нас.
Если же говорить о том долгом процессе в суде первой инстациии, то думаю ни для кого не является секретом, ни у кого не будет сомнений в его политическом характере. Сейчас уже очевидно, что это заказ, чтобы лишить меня свободы. Даже той относительной свободы, в которой мы все сейчас живем в России. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на постановление прокуратуры. И возвращение дела назад, что требует гособвинение, ничего не меняет в исполнении политического заказа, лишь оттягивает его исполнение, поскольку вполне очевидно, для чего прокуратура просит вернуть это дело назад в прокуратуру. Я уже в прениях говорил об этом замечательном документе, апелляционном представлении прокуратуры. Этот документ удивительный по своей беззастенчивости и саморазоблачению. Думаю, что заслуживает особого места в истории гибели и разложении, падении, или уже не знаю, как лучше это охарактеризовать, российской правовой системы первой четверти 21 века.
Меня преследуют, очевидно, ни за что, за публичную критику действий властей. И этот политический заказ исполняет СК, прокуратура — каждому своя роль отведена. Три года лишения свободы, которые мне по-прежнему грозят за антивоенный протест, в условиях нынешней политической системы в России — это почти гуманизм, по сравнению с приговорами Александре Скочиленко, Дмитрию Иванову, Илье Яшину, Алексею Горинову, Владимиру Кара-Мурзе и многим, многим другим моим товарищам. Они мои товарищи по очень важному делу — протесты против войны, против убийств и агрессии.
Вот три года. Учитывая мой возраст, это не так уж и мало. А если вспомнить происходящее с другими политическими заключенными, то нельзя исключить и того, что через некоторое время вдруг выяснится, что я оправдывал терроризм или еще что-то. Но что ж поделать? Вот так сложились обстоятельства.
Я написал и опубликовал статью, в которой дал характеристику нынешней политической системе в России. За это против меня возбудили дело и признали виновным. Что это доказывает? Каждому здравомыслящему человеку очевидно — обвинительный приговор, будь то штраф, будь то лишение свободы, доказывает, что акт публикации на самом деле правильный. Я ссылался в этой статье на определения, данные российской академией наук. В число неотъемлемых черт, присущих фашизму, входит применение насилия и террора для подавления любых форм инакомыслия, так и оправданию войны, как средству решения межгосударственной проблемы.
И вот теперь судом первой инстанции был вынесен приговор именно за то, что я посмел негативно оценивать войну, начатую государством. Теперь прокуратура просит вернуть дело на доследование, назад в прокуратуру. Но это в заказе ничего не поменяет — просто исполнение этого заказа переносится на более длительный срок. А заказ политический вполне очевиден.
При этом в обоснование приговора мне должно стать, что мотивом моих действий была политическая и идеологическая ненависть, которую я испытываю к российской государственности. Может быть вот этот бред — по-другому не могу назвать — следовало игнорировать. Но я должен признаться, что эти обвинения меня, ваша честь, задевают. Поэтому я отвечу: на самом деле я убежденный государственник. Я считаю, что правозащитник не может не быть государственником, потому что только сильная государственная власть, ограниченная законом, в состоянии обеспечить и защитить права и свободы граждан. А когда государство начинает совершать преступления против своих или чужих граждан, то это признак не силы, а слабости. Современное положение лучших вещей в России — лучшее тому доказательство.
На мой взгляд, власть боится. Боится свободы волеизъявления граждан настолько, что уничтожило институт выборов, что под разными надуманными предлогами запрещает проведение любых демонстраций, настолько, что сажает людей за слова. Власть не может и не хочет добиться уважения хотя бы минимального соблюдения российского законодательства со стороны чеченского падишаха. Она освобождает убийц от уголовной ответственности при условии, что те пойдут убивать граждан соседнего государства, а потом не может защитить собственных граждан от насилия со стороны обезумевших людей, вернувшихся с войны. Она не в состоянии справиться с коррупцией и произволом собственных чиновников.
Я люблю свою страну и хочу для нее сильной государственной власти, основанной на праве. Сейчас дела обстоят иначе, а обвинительный приговор служит лучшим доказательством правоты моих оценок».