21-летний Самариддин Раджабов с августа находится в СИЗО по «московскому делу». Его арестовали из-за акции за допуск независимых кандидатов в Мосгордуму 27 июля.
Раджабова обвиняют в угрозе применения насилия к троим полицейским (часть 1 статьи 318 УК). Поводом для этого стала пластиковая бутылка, которую юноша бросил в сторону силовиков. Впрочем, бутылка ни в кого не попала.
Еще один полицейский Виталий Максидов отказался признавать себя потерпевшим и уволился. Сейчас потерпевшими проходят Дмитрий Линник, Александр Внуков и Александр Комбаров.
Сестра арестованного Матлуба рассказывала, что Самариддин увлекался рэпом и уже написал несколько текстов. 6 ноября рэпер Оксимирон выпустил с Раджабовым совместный трек о фигурантах «московского дела». Раджабова для этого трека записали на диктофон на одном из судебных заседаний.
Процесс по делу Раджабова должен был начаться 27 ноября в Тверском районном суде, однако дело вернули в Генпрокуратуру для уточнения подсудности — адреса, указанного в обвинительном заключении попросту не существует. Теперь дело начинает рассматривать Мещанский суд Москвы.
На заседание пришли отец Самариддина, бывшие фигуранты «московского дела» Алексей Миняйло и Даниил Конон, невеста Егора Лесных Дарья, адвокаты Сергей Бадамшин и Анри Цискаришвили из «Правозащиты Открытки», координатор «ОВД-Инфо» Алла Фролова.
Когда в зал зовут родных, Миняйло пытается пройти с ними.
— А я почти родственник, я — подельник, — говорит он.
В итоге Миняйло садится на первую лавку вместе с родственниками и сообщает Раджабову, что сегодня Оксимирон занят — сводит новую запись.
Самариддин Раджабов в суде 23 декабря. Фото: Александр Бородихин / Медиазона
В зале находятся около 60 человек. Пристав запрещает класть диктофоны на свидетельскую кафедру; в отличие от заседания по Лесных и Мартинцову, адвокаты не разрешают использовать их стол.
Заходит судья Татьяна Бараковская и открывает заседание. Потерпевшие Внуков, Комбаров, Линник явились. Свидетели Касимов, Максидов и Тихонов ожидают в коридоре.
Судья устанавливает личность Раджабова, тот глухо говорит из «аквариума», что родился в Душанбе, гражданин России, есть девушка. На вопрос холост или женат, он отвечает, что есть девушка, но судья настаивает на ответе на «простой вопрос»; в итоге тот говорит, что официально не женат.
Ходатайств у обвинения и потерпевших нет.
Адвокат Цискаришвили просит суд выпустить Раджабова из «аквариума», где оказание юридической помощи ему существенно затруднено. «Полностью поддерживаю — свободное местечко есть, почему бы нет», — говорит подсудимый, указывая на свободный третий стул рядом со своими защитниками. Потерпевшие против этого не возражают, но прокурор ожидаемо выступает против. Судья с ней соглашается и отказывает.
Прокурор читает обвинительное заключение: 27 июля Раджабов прибыл на Трубную площадь, где, «находясь на удалении от киоска вентиляционной шахты <…> принял участие в несогласованных публичных массовых мероприятиях».
«Раджабов осознавал, что сотрудники обеспечивают охрану общественного порядка», — читает прокурор. На площади в это время несли службу младший лейтенант полиции Линник, сержант Комбаров, старший сержант Внуков, которые исполняли свои должностные обязанности и являлись представителями власти.
«Вблизи входа-выхода в вестибюль станции метро Трубная, Раджабов увидел проходящих перед ним Линника, Комбарова и Внукова», — продолжает прокурор.
«У него возник преступный умысел, — считает обвинение. — Желая оказать психическое воздействие, умышленно, с силой бросил в сторону сотрудников бутылку с жидкостью, предполагая, что бутылка создаст у сотрудников чувство опасности или страх применения к ним насилия».
«Медиазона» уже подробно писала о том, как менялись показания фигурантов дела Раджабова.
Прокурор предлагает свой порядок заседания, Бадамшин вносит коррективы: просит перед допросом потерпевших и свидетелей осмотреть два видеофайла, которые «отражают те обстоятельства, которые вменяют моему подзащитному». Судья Бараковская ожидаемо защите отказывает, и суд переходит к допросу потерпевших.
Первым в суде будут допрашивать полицейского Александра Внукова. Это лысый мужчина средних лет в белой футболке и джинсах с цепочкой на запястье.
Он начинает пересказывать события 27 июля. Сначала они дислоцировались у Большого театра, а потом полицейских перенаправили к мэрии, где проходили «несанкционированные публичные мероприятия».
Наряд экипированных полицейских прибыл на место, они вышли «из транспорта», там собралось «среднее количество людей, которые выкрикивали антиправительственные лозунги, также в отношении сотрудников полиции; эти люди мешали проходу граждан, которые следовали… каждый по своему… кто на работу, кто — еще куда-то». Полицейские приступили к задержаниям.
Только в районе шести-семи часов вечера поступила команда выдвинуться на Трубную площадь. «Мы в составе восьми-десяти человек оказались на территории Трубной площади. Там было большое скопление людей, которые также выкрикивали антиправительственные лозунги, оскорбления в отношении сотрудников полиции». Полицейские принялись задерживать людей в составе групп по два-три человека.
— Мои сослуживцы — младший лейтенант Линник и сержант Комбаров — вели задержанного в транспорт, а я, старший сержант полиции Внуков и Максидов, мы осуществляли группу прикрытия. В какой-то момент, как выяснилось — с левой стороны, был кинут в нашу сторону предмет. Я посмотрел машинально по сторонам. Сразу скажу, кто кидал предмет, я не увидел. По моему ощущению, то, что брошенный предмет оказался мне… по его, как сказать… по его тяжести мне показалось, что это был звук, характерный падению пластмассового предмета. Что именно в бутылке находилось, я не могу сказать — была характерная какая-то жидкость. Могло быть что угодно, какая-то там кислота. Я испытал испуг, угрозу здоровью своему.
В зале смеются.
— Против нас было сосредоточено много агрессивной толпы, и я испытал страх за свое здоровье и свою жизнь. Тот человек, который кинул бутылку, мог спровоцировать агрессивные действия в отношении нас. Какую-то безнаказанность. Он кинул бутылку, а почему мы не можем… Моему здоровью был причинен моральный вред, — продолжает потерпевший.
По залу проходит откровенно громкий смех, Внуков, который и так говорил нестройно, тушуется, судья делает слушателям замечание.
Прокурор уточняет, было ли понятно собравшимся, что акция не согласована — он отвечает утвердительно.
— В момент броска как вы оценили, предмет был брошен в сотрудников полиции или это случайное действие?
— Я посчитал, что это действие в отношении нас, сотрудников.
— Бросок помешал доставлению лица?
— Нет. Мы продолжили доставление.
— Вызвал вашу реакцию?
— Я обернулся, я по сторонам, в разные стороны, кто кидал, но…
— Испытали испуг?
— Да, испуг и угрозу здоровью. Я повторюсь, мог кинуть любой. Также могла быть кинута бутылка с зажигательной смесью, например.
Больше у прокурора вопросов нет.
Теперь допрашивать потерпевшего будет защита. Адвокат Бадамшин уточняет, во что Внуков был экипирован на Трубной площади. Он с коллегами был одет в бронежилет «Багарий», защитный шлем и балаклаву
— Чтобы скрыть свои… ну… как сказать, применяют его, чтобы нельзя было распознать человека, чтобы в его адрес поступали какие-то угрозы, — поясняет он и уточняет, что угрозы ему не поступали.
— Как тогда вы друг друга различаете, если все в балаклавах? — спрашивает Бадамшин.
— Мы работаем не первый год. По каким-то физиологическим данным, по движениям там. У нас сразу была договоренность выдвинуться и пойти на задержание.
Специальное средство дубинка у Внукова было, но он его не применял; в тот момент его коллеги также не применяли спецсредства.
— Сколько составляет нормальная продолжительность служебного времени в обычный день?
— У нас нет такого понятия, мы можем заступить и на 14 часов, и на 16 часов, и на сутки.
— Доплаты идут вам?
— Нет.
— Вам какие-то выплаты производились после 27 числа?
— Обращайтесь в пресс-службу ГУВД.
«Задача была не наполнить транспорт, а именно задержать правонарушителей, которые нарушали общественный порядок», — говорит Внуков, отвечая на вопрос Бадамшина о цели последовательных задержаний.
— Вы физическую силу применяли к задержанным?
— Вообще? Ну, понимаете… Команда поступала на задержание. Мы подбегаем, если против нас оказывается противодействие, мы применяем, но это сила — заламывание рук, загиб рук. Угрозы здоровью это никакой не представляло.
Бадамшин спрашивает, бросали ли ранее во Внукова бутылки с зажигательной смесью или с кислотой; тот отвечает отрицательно.
Адвокат просит полицейского описать упавшую на площади бутылку.
— Пластмассовая была бутылка, не помню какой объем — литр или полтора. Наполнена жидкостью — не могу сказать, что она была целиком наполнена, но какой объем — не скажу. Хлопок был такой, что я сразу обратил внимание.
— Вы обращались за медпомощью, к психологу?
— Нет.
— Чувство страха до сих пор остается?
— Через некоторое время прошло, конечно. Я не первый год в органах, не привык так… чтобы все время во мне присутствовал страх. Есть такое понятие, чувство подавления страха. Нужно в себе это чувство подавлять. В тот момент да, у меня был, но потом прошло определенное время, когда площадь была очищена, страха уже не было.
— О чувстве страха вы кому-то говорили, заявляли об этом?
— Нет.
— А следователю говорили?
Судья просит Бадамшина уточнить вопрос, тот объясняет: он пытается понять, «когда чувство страха перестало над ним нависать настолько, что он смог рассказать об этом следователю» и превратиться из свидетеля в потерпевшего. Судья его объяснениями недовольна: «Страхи на площади тоже, знаете, не имеют отношения к данному делу»
— Чувство страха — когда вы решили об этом заявить?
— Следователю.
— Сколько раз вас допрашивали?
— Где-то два раза… Сначала в качестве свидетеля, потом в качестве обвиняемого. Ой, потерпевшего.
— Когда допрашивали в качестве свидетеля, вы говорили следователю?
— Да.
— Он отразил это в протоколе?
— Должен был.
— А вы читали протокол?
— Да.
— То есть если не отражено, то это ошибка следователя?
— Я не могу сказать.
Бадамшин спрашивает, сам ли Внуков обратился к следователю.
— Почему сам? Я находился в госпитале [с разрывом мениска], ко мне приехал следователь.
— Заявление самостоятельно писали?
— Сам.
— Вы находились в госпитале: инициатива написать заявление была от вас или от следствия?
— Не от меня.
Следующим вопросы задает адвокат Анри Цискаришвили, он выясняет обстоятельства задержаний на Трубной площади. Так, он спрашивает, выяснял ли Внуков личность того человека, которого вели во время падения бутылки.
— А зачем мне устанавливать его личность?
Судья вмешивается и спрашивает, к чему защита задает вопросы. Бадамшин вставляет, что речь может идти о «скрытом свидетеле» произошедшего. В итоге Внуков отвечает, что личность задержанного ему неизвестна.
— В какой момент чувство страха от падения бутылки прошло? — переформулирует вопрос защиты судья.
— Когда мы вели задержанного к транспорту.
—В чем заключается моральный вред? — спрашивает Цискаришвили.
— Я считаю, господин адвокат, вот были бы вы на моем месте, у вас бы тоже не было уверенности, вода в бутылке или что. Это потом проводится экспертиза и устанавливается. Могло быть все, что угодно. Это и есть моральный вред. Это не физический вред. Увечье, слава богу, не было нанесено. Это моральный.
Анри Цискаришвили просит показать видео, чтобы потерпевший мог опознать себя на видео — он сказал, что был экипирован в балаклаву, а значит — узнать его на месте событий невозможно. Прокурор просит оставить порядок исследования доказательств прежним. В итоге суд отказывает адвокату.
Вопросы потерпевшему задает Самариддин.
— Вы сказали, что слышали звук и повернулись по сторонам — через сколько секунд вы увидели бутылку?
— 2-3 секунды, молниеносно произошло.
— Если там была зажигательная смесь, это коктейль Молотова был?
— Ну мог быть да, могла быть кислота
— Вы увидели прозрачную бутылку и подумали, что там могла быть зажигательная смесь?
— Я увидел бутылку, и там жидкость, я не эксперт. Я не могу сказать, что там находилось.
— Вы сказали про безнаказанность Что больнее, дубинкой по голове или бутылкой по земле?
Суд снимает этот вопрос. Допрос окончен.
К кафедре выходит потерпевший полицейский Комбаров — молодой мужчина в черном свитере с мелким узором.
Он начинает пересказывать события того дня, снова говорит про «резерв» у Большого театра и «передислокацию вблизь мэрии», где митинги «мешали проходу граждан». У мэрии по приказу задерживали «активных граждан» — Комбаров поясняет, что под этой формулировкой подразумевались люди, «которые больше всего выкрикивали лозунгов и провоцировали сотрудников полиции».
Далее Комбаров переходит к рассказу о событиях на Трубной площади, подчеркивая, что по громкой связи собравшихся предупреждали, что акция несогласованна.
«Мы с Линником двинулись в группе, зная, что нас прикрывают Максидов и Внуков», — активно говорит Комбаров, который был без балаклавы в «Джетте».
Когда полицейские двинулись к группе людей, выкрикивавших лозунги, Линник первым догнал и задержал человека в клетчатой рубашке. Линник его поднял с загибом руки, и полицейские повели задержанного в транспорт.
— Ведя человека к транспорту, я услышал хлопок. Хлопок падающего предмета. Не сказать, что это стекло. Я не видел, что это, не могу говорить, что это была бутылка — я уже позже узнал по видео, что это была бутылка. Я испытал дискомфорт, я испытал испуг. Толпа людей, которая нас окружала — мы не знали, на что люди способны. Это представляло угрозу. С чувством страха, небольшого испуга, мы доставили человека в транспорт и остановились — на секундочку обсудить, что это был за хлопок.
«Было состояние аффекта, угроза жизни, адреналин», — пересказывает свои ощущения Комбаров, отвечая на вопросы прокурора. Он говорит, что люди на Трубной площади реагировали на предупреждения «агрессивно» и не расходились.
— На мой взгляд, это была провокация, дабы спровоцировать толпу на действия. Отбить задержанного или не дать доставить задержанного до служебного автотранспорта.
В связи с чем вы испытали чувство страха?
— Я испытал от хлопка рядом со мной. Это был звук падения, я не видел.
Полицейский также говорит, что во время задержаний заботился о блогерах — нужно не просто довести человека до автозака, но и не разбить технику в их руках.
Адвокат Цискаришвили хочет знать, во что тот был экипирован.
— Форма ППС, «Джетта», броня «Багарий», ПР-73 (дубинка — МЗ), радиостанция, наручники. Единственное отличие [от коллег] — на мне не было балаклавы.
Самариддин тем временем снимает желтый свитшот и остается в белой футболке. Адвокат Цискаришвили хочет знать, во что он был экипирован.
На уточняющий вопрос, как полицейские обсуждали падение предмета, Комбаров вспоминает:
— Да, что-то упало, да, что-то слышали. Идем работать.
Комбаров вспоминает звук бутылки, которую он не видел:
— Что-то твердое со звуком пластика. я думал сперва, что это в пакет камень был завернут. Это было что-то твердое, вы понимаете? Твердое шуршание.
— После дачи показаний мы сошлись во мнении, что мы — потерпевшие. Меня очень много раз допрашивали. Находясь в отпуске, меня вызывали, я приезжал.
— Вы это кто?
— Я. Пообщались со следователем, и я принял решение, что я — потерпевший.
Самариддин задорно смеется в аквариуме, прикрывая рот рукой.
— Всем же известно, что со временем всплывают некоторые моменты, которые раньше не проявлялись. У вас не так разве? — говорит полицейский про подробности, которые он вспомнил со временем.
Бадамшин задает вопросы.
— Максидов тоже испугался?
— Конечно!
— Вы сказали, что бутылку не видели, но описывали ее полет.
— Я увидел ее по видео.
— Относительно испуга, вы медицинские учреждения посещали?
— Нет.
— Чувство страха когда прошло?
— Какое чувство страха? Я щас уточню, у вас такие вопросы, что…
— Когда задержанного вели, в этот момент вы все боялись, правильно понимаю?
— Конечно.
— Как-то повлияло на ваши действия это?
— Нет.
— На вас можно было повлиять бутылкой, чтобы вы прекратили работу?
— Не могу ответить на этот вопрос.
— Вы 27 числа работали обычно или сверх нормативов?
— Обычный день.
— Компенсации получали?
— Не могу сказать, зарплата выплачивается и все.
— Вам известно, для чего нужен бронежилет, «Джетта»?
— Для защиты от предметов. Это первая степень защиты, камни, ножи и другие предметы, но никак не огнестрельное оружие или что-то горящее
— Огнестрельное оружие или горящее изымалось в тот день?
— Нет.
Судья снимает следующий вопрос Бадамшина о том, какая сила применялась к задержанному. Защитник поясняет, что пытается выяснить, чем была недовольна толпа — может быть сотрудники полиции совершили преступление и тщательно это скрывают.
— Падал ли гражданин от ваших действий на землю?
— Был произведен загиб руки за спину.
— На асфальт он падал?
— Нет, я не помню.
— У вас же память со временем улучшается!
— Задержанный падал на асфальт при задержании? — уточняет судья.
— При доставлении задержанный не падал. Мы его вели, он не падал.
На этом у Бадамшина все, у Раджабова вопросов нет.
Адвокат Бадамшин просит огласить показания потерпевшего из материалов дела. Прокурор выступает против.
Бадамшин разъясняет судье, что в протоколе допроса Комбаров говорил, будто бы задержанного толкнули и он упал на землю, и что бутылка попала в Линника, которому стало больно. Судья удовлетворяет ходатайство защиты.
Она зачитывает выдержки из протокола допроса Комбарова от 1 августа.
— Я увидел, что Линник направился в сторону убегающего молодого человека, который пытался скрыться. Линник догнал молодого человека и толкнул его, он упал на колени, после чего Линник уложил его лицом на землю, я подключился, заведя нарушителю вторую руку за спину. <..> Подняв молодого человека на руки, мы повели его к припаркованному служебному автотранспорту. Впоследствии от руководства стало известно, что неустановленное лицо бросило бутылку, которая попала Линнику в заднюю часть шеи.
Комбаров говорит, что подтверждает свои показания. Судья просит пояснить, что значит, что Линник толкнул человека.
— Толчка не было как такового. Было касание человека, сверху рука легла.
— Умышленно толкал Линник?
— Нет, умышленного толчка не было никакого.
Прокурор: в связи с чем была необходимость касания?
— Группа людей начала разбегаться, мы побежали за этим человеком, мы неоднократно крикнули стой остановись, но он продолжал убегать.
Бадамшин:
— Требование сотрудников было разойтись, правильно?
— Громкая связь.
— Ну так - гражданин взял и побежал, так?
— Не тогда! Когда группа пошла напрямую к этим людям, тогда он начал убегать.
— В этот момент громкая связь прекратила свои требования разойтись?
— Нет.
— С какого расстояния вы увидели этого гражданина?
— Не могу сказать точно, метров пять-шесть.
Бадамшин замечает: потерпевший не говорил следователю про хлопок. Раджабов пытается понять, как бежавший задержанный мог упасть на колени от «прикосновения».
— [Линник] касается человека, тот встает на колени. Идет небольшое воздействие руки на бег человека.
— Ты «физику» когда-нибудь открывал? — интересуется Раджабов.
— Вы имеете в виду инерцию, — говорит судья, но снимает вопрос.
— Если человек бегал, и его коснулись, и он упал на колени сразу, это фантастика. Парни, да определитесь уже! — недоумевает подсудимый.
Начинается допрос третьего потерпевшего, Линника. Тот рассказывает:
— Есть люди, которые просто пришли посмотреть, а есть люди, которые пытаются вывести на конфликт.
— Там была парковка, велосипеды. Центральный вход в метро. С левой стороны стояли велосипеды. Когда побежал за человеком, я по инерции упал, и по инерции упал Комбаров, — не очень внятно пересказывает он момент задержания. — Потом задержанного повели, арки там были, и услышали падение бутылки, и я почувствовал характерную боль в области плеча. Впоследствии я следователю говорил, что сопоставил это с касанием бутылки.
— Вы задержали, сделали загиб, он сопротивлялся? — спрашивает прокурор.
— Нет, он спокойно встал и…
— В какой момент следования вы почувствовали?
— Через шага три-четыре.
— Что вы конкретно увидели, услышали?
— Когда я почувствовал боль, я связал это с бутылкой. Вообще показалось, что сзади, не сбоку.
— Как летела бутылка, видели?
— Нет.
— Боль почувствовали, сообщаете, в итоге попала бутылка?
— Когда показали видео, я сопоставил, что начал ускоряться, и рука у меня пошла на излом, и я сопоставил этот факт.
— Почему первоначально сообщили, связали боль и полет бутылки?
— Потому что когда она упала, я почувствовал боль, в секунду. Когда начали просматривать видео, они начинают ускоряться, рука пошла на излом.
Его просят описать бутылку.
— Пластиковая, где-то там может литр, полтора может.. была жидкость, но не помню, может полбутылки, может чуть меньше.
Раджабов сидит с усмешкой, рядом с ним на скамье стоит полуторалитровая бутылка воды.
— Ваше восприятие действия?
— Ну, испуг такой. Чувство тревоги. Я ж не знал, допустим, с чем эта бутылка, какая там жидкость была.
— Какая была обстановка в момент броска? — интересуется прокурор.
— Агрессивно настроенная.
— Можете охарактеризовать падение предмета?
— Характерное падение пластика, хлопок. Непустого пластика. Если бы где-то вдалеке упала, не стали бы рассматривать.
— Как-то воспрепятствовало вашей законной деятельности?
— Ну, все начинают снимать, под ноги лезут, старались вывести человека.
У прокурора на этом вопросы заканчиваются, и слово берет Бадамшин.
— Как ваше самочувствие? — начинает он допрос.
— Нормально
— Рука не болит?
— Иногда.
— К врачу не обращались?
— Нет.
— На новый год в оцеплении стояли?
— Обстановка более культурная.
— Там же хлопушки взрывают, петарды…
— На Тверской улице не взрывают рядом.
— Пистолет Макарова вам выдавался?
— Где-то выдавался, но я не помню. В какие-то моменты получали, в какие-то — нет.
— У вас с пистолетом чувство уверенности выше или ниже?
— Такое же.
— Вы свое лицо скрывали под маской? В связи с чем?
— Когда передвинулись к мэрии, была информация, что людей находили, сотрудников, в соцсетях и начинали писать угрозы.
— Вам писали?
— Мне писали, но не угрозы, а фотография возле мэрии с надписью «не пора ли прекратить».
— Где писали?
— «ВКонтакте».
Линник рассказывает, что снялись со службы в 11-12 часов, но это для сотрудников нормально.
— Какие-то компенсации за это платили? — уточняет Бадамшин.
— У меня через 10 дней отпуск был запланирован, там уже отпускные приходили.
— В какой момент вы испытали чувство опасности? — спрашивает адвокат Цискаришвили.
— Это было в течение секунды-двух, сложно определить. Все быстро-быстро делается, эти моменты не запоминаешь.
Раджабов:
— У вас шлем шею прикрывает?
— Там есть забрало заднее, но у меня было поднято на тот момент.
— Вы давали показания, что у вас был удар. Вам показывали видео в этот момент?
— Было видео спереди, как прилетела бутылка. А потом я писал заявление о том, что хочу внести поправки.
— То есть вы не видели по видео спереди? Бутылка летит и касается тела, но не меняет траекторию?
— Ты сам подумай, бутылка если коснется плашмя, она поменяет траекторию или нет?
— Потерпевший, лучше на вы, — вмешивается судья.
— Я закончил, ваша честь, — отвечает Раджабов сквозь хохот.
На этом все, защита просит огласить рапорт Линника, судья удовлетворяет и оглашает. Рапорт касается получения Линником пистолета Макарова, тот его подтверждает. После этого вопросов нет, он садится.
Суд переходит к допросу свидетелей.
Первым в зал суда входит невысокий мужчина в черном пиджаке на черную водолазку — это командир взвода, капитан полиции Роман Касимов со складками на бритом затылке. Раджабова он видел только в интернете после упомянутых событий. Потерпевшие — подчиненные Касимова.
Прокурор просит рассказать о событиях 27 июля.
— Известно, что обвиняемый совершил попытку нанести ущерб или вред сотрудникам, — чеканит Касимов.
— Откуда у вас такая информация?
— После происшествия… Так как это мои подчиненные, я непосредственно принимал участие в мероприятиях, и после выявления этого факта…
— Какого факта, что вам известно? Что было совершено?
— Была брошена бутылка пластиковая. Она задела… была брошена в сторону моих сотрудников. Мы работали на Трубной площади, пресекали массовые… провокации, беспорядки, которые там происходили. При задержании сотрудники вели в сторону транспорта задержанного, и произошел этот случай.
— Откуда вы узнали, они вам докладывали?
— Это стало известно после мероприятия. Когда искали сотрудников, принимавших участие…
— Как вы определили, ваши ли это сотрудники?
— Они потом сами сказали.
— Беседовали?
— Беседа, опрос был проведен, были ли в тот момент в том или ином месте.
— Что стало известно?
— Что была бутылка брошена в сотрудников.
— Характеристики бутылки известны?
— Что это была пластиковая бутылка, наполненная какой-то жидкостью.
Адвокат Бадамшин встает и говорит, что происходит «издевательство над процессом», потому что сам Касимов не участвовал в упомянутых событиях. Судья снимает очередной вопрос прокурора, на этом у нее все.
— Вами составлялся рапорт по несению службы от 27 июля? - спрашивает адвокат.
— Если моя подпись стоит, то да.
— Линнику на момент несения службы был выдан пистолет Макарова?
— Да.
Допрос окончен.
Следующий свидетель — Александр Кряжев, он заходит в теплой коричневой куртке с капюшоном поверх кофты EA7. Судья предлагает ему снять верхнюю одежду, но Кряжев отказывается.
— Раджабов вам знаком? — спрашивает судья.
— Знаком. На митингах встретились.
На вопрос прокурора свидетель односложно отвечает слабым голосом, что задерживал Раджабова 27 июля за административное правонарушение.
— Вы задерживали Раджабова в связи с чем?
— Оперативная обстановка. Была команда. Задержать гражданина. Похожего
— Что за обстановка?
— Ориентировка была. На данного гражданина.
Раджабов и судья просят свидетеля говорить погромче.
— Что было в ориентировке?
— Противоправные действия производил.
— Где вы увидели Раджабова, как вы его идентифицировали?
— Он стоял в толпе, установили личность, увезли в отдел.
Адвокат Сергей Бадамшин, который параллельно комментирует процесс в телеграм-канале, замечает: Кряжев был потерпевшим по делу Василия Костылева по статье 318 УК за акцию против пенсионной реформы.
У прокурора вопросов нет.
— Как самочувствие? — начинает Бадамшин.
— Нормально вроде.
— У вас же командный голос должен быть! — говорит адвокат и поясняет судье. — Некоторые моменты есть, мы знакомы уже. Вы сказали, что поступила оперативная информация, может быть вспомните, какая дословно была информация?
— Вот этого я не помню, — жалобным голосом отвечает Кряжев.
Кряжев отвечает на вопрос Бадамшина, что бутылка воды у Раджабова при задержании не изымалась, отбивать его никто не пытался.
Бадамшин говорит, что у него все.
— До свидания, — с улыбкой отвечает Кряжев, чем вызывает смех в зале.
Тем не менее вопросы есть у Раджабова. Подсудимый спрашивает по обстоятельствам задержания, Кряжев говорит, что подошел к нему сзади, найдя в толпе.
— Как толпа выглядела?
— Я этого не помню. А вы там один стояли, получается? — с искренним удивлением говорит полицейский.
Судья уточняет, как он нашел Раджабова — что было в ориентировке?.
— Азиатская внешность, — говорит свидетель. В зале заседаний сегодня постоянно смеются. Свидетеля отпускают.
В зал зовут свидетеля по фамилии Максидов, такого среди пришедших не оказывается.
— Это наш бывший сотрудник, но связи мы с ним не поддерживаем, — замечает потерпевший Внуков.
Полицейский Виталий Максидов ранее отказался считать себя потерпевшим от действий Раджабова и уволился из МВД.
Объявляется получасовой перерыв на поиск Максидова.
Слушателей зовут в зал.
— Че, Самар, ржака? — спрашивает кто-то из них.
— Очень.
Приставы напоминают, что общаться с подсудимым нельзя. Судья возвращается в зал, и заседание возобновляется. Зовут свидетеля Романа Тихонова — Максидов не пришел.
Тихонов — командир отделения. Это бритый лысеющий молодой мужчина в синем свитере и джинсах, на его шее поблескивает толстая золотая цепочка.
Прокурор просит его пересказать известные ему обстоятельства.
— Видел Раджабова 27 июля вечером во время мероприятий несогласованных, — говорит свидетель, имея в виду административное задержание. — Поступила ориентировка на него, на человека азиатской внешности. Азиатская внешность, точно помню, одежду не помню. Помню рюкзак. «Необходимо задержать, потому что данный гражданин активно участвует в акции». Зашли, обнаружили его в толпе, задержали. Противодействия он нам не оказывал. Вывели из толпы в служебный транспорт.
Личность Раджабова устанавливали уже в отделе, документов у него при себе не было, говорит Тихонов. В отделе Раджабов показал с телефона фотографию паспорта.
— Вам что-то известно по поводу того, что Раджабов бросил бутылку?
— Как бросал, я не видел и не знал.
Адвокат Бадамшин спрашивает про досмотр Раджабова при задержании. Тихонов говорит, что в ходе наружного осмотра запрещенных предметов найдено не было, сумку Раджабов открыл сам. Была ли в рюкзаке бутылка, он не помнит.
Адвокат Цискаришвили узнает, кто передавал ориентировку на Раджабова, но Тихонов не помнит.
Судья уточняет, что еще было в ориентировке; упоминалась азиатская внешность и одежда, по одежде Раджабова и узнали в толпе.
Допрос свидетеля окончен. Свидетель Максидов так и не пришел — прокурор переходит к исследованию письменных материалов дела.
Сотрудница прокуратуры начинает перелистывать материалы дела: рапорт об обнаружении признаков преступления, постановления о задержании и избрании меры пресечения, выписки из приказов командира второго оперативного полка о назначениях полицейских на различные должности и присвоении им званий.
Должностные инструкции, результаты оперативно-розыскной деятельности, диски с данными, рапорт сотрудника Навроцкого, который занимался просмотром файлов, рапорт старшего уполномоченного ЦПЭ Балашова к видео с задержанием Раджабова и другие документы.
Юноша, от которого судью скрывает колонна, засыпает сидя, держа голову ровно из последних сил. Его голова размеренно описывает в воздухе овалы, опускаясь то в одну, то в другую сторону. В итоге голова покоится на груди.
Представительница обвинения продолжает читать про видео с фототаблицей с «массовым скоплением людей на тротуаре», кратко описывая мужчину в футболке поло с черным воротником в желто-черных кроссовках.
— Зафиксировано, как Раджабов совершает противоправные действия в отношении сотрудников правоохранительных органов, — описывает оперуполномоченный Балашов видео, полученное от ОМОНа Нацгвардии.
Звучит формулировка «номер вокруг посадочного отверстия»; Самариддин зевает.
«Запечатлен бросок пластиковой бутылки, — говорится в экспертизе, которую провело следствие по одному из видео. — Бутылка могла коснуться тела сотрудника, но был ли контакт, установить невозможно».
Конвоир-полицейский от скуки машет своей меховой шапкой вверх-вниз возле «аквариума» с Раджабовым, пока прокурор упоминает допрос судебно-медицинского эксперта по поводу Раджабова. «Информацию об употреблении наркотиков в клубах подозреваемый сообщил лично», — читает прокурор, пока Раджабов смеется.
Не судим, на учете у врача-психиатра не состоит, у врача-нарколога не состоит, по месту регистрации характеризуется положительно. Был на профилактическом учете за совершение правонарушений против порядка управления, снят.
Под конец исследования письменных материалов прокурор переходит к характеристикам Раджабова, упоминаются награды за участие в соревнованиях по самбо, в том числе — за участие в кубке святого благоверного князя Михаила Тверского.
Характеристика из секции самбо, где тот «показал себя дисциплинированным спортсменом», справка из компании, где Раджабов с 2018 года работает менеджером по строительным проектам и так далее.
Следом суд переходит к исследованию вещественных доказательств — просмотру видеозаписей с дисков.
Судья Бараковская вскрывает конверт и передает диск помощнице. Запускается короткое видео, как полицейские ведут задержанных мимо арок на Трубной. Адвокат Бадамшин прерывает видео и просит потерпевших указать себя.
— Вот он я. Это напарник Максидов, это младший лейтенант Линник, это сержант Комбаров, — показывает потерпевший Внуков ручкой на экране проектора, пока кадр остановлен.
Вторая запись — камера следует за полицейскими, которые задерживают людей, в том числе — Раджабова.
На другом видео заметно, как плюхается о землю бутылка. Бадамшин указывает на видео на девушку, которую попросит допросить позже, поскольку она находилась в непосредственной близости от происходящего.
Затем — очередная запись: мимо камеры сотрудники проводят задержанных; слышится звук, с которым пластиковая бутылка бьется об асфальт.
Бадамшин уточняет у каждого из потерпевших, соответствуют ли их показания видео, все подтверждают.
На этом сторона обвинения заканчивает представление доказательств. Адвокат Цискаришвили просит допросить корреспондентку «Медиазоны» Ксению Краснопевцеву (Живаго), которая находилась в непосредственной близости от событий.
— Явка свидетеля обеспечена?
— Да, доставлена.
— Доставлена, — смеется судья.
Та заходит в зал с распечатками, представляется.
Адвокат Цискаришвили спрашивает, с какой целью и когда она находилась на Трубной; Краснопевцева говорит, что работала на площади по заданию «Медиазоны».
— Какая обстановка была в том месте?
— Когда я подошла, были сотрудники полиции на площади, но в принципе было спокойно. В какой-то момент появились сотрудники Нацгвардии. Мы стояли, кто-то общался, кто-то ел. В принципе, обстановка была спокойная.
Противоправных действий и оскорбительных возгласов журналистка на площади не слышала.
Адвокат Бадамшин просит описать события, когда полицейские приступили к задержаниям.
— Они были экипированы очень хорошо, одеты в каски, бронежилеты. Они бежали и смещали людей с газонов в сторону площади, при этом люди не очень понимали, что делать, потому что они просто стояли и были заняты тем, что общались. Там буквально люди ели, кто-то ел сендвич.
При просмотре короткой видеозаписи Краснопевцева показывает на себя и говорит, что там запечатлен момент одних из самых активных действий со стороны силовиков на площади.
— Вы находились на месте происшествия — по прошествии времени вы вспомнили, был ли звук бутылки?
— Я не слышала громких звуков.
Больше вопросов у защиты нет.
Прокурор спрашивает:
— Я правильно вас поняла, что фактические обстоятельства вам неизвестны?
— Неизвестны.
— Вы считаете, что все там вели себя спокойно?
— Я считаю, что там было относительно спокойно.
— На видеозаписи не слышно какие-то предупреждения о том, что митинг несанкционирован.
— Я не помню предупреждений.
— Вы с какой целью туда прибыли?
— Прибыла по заданию редакции.
— А там что-то ожидалось? В связи с чем вы получили задание? В связи с каким-то событием или просто так?
— Я знала, что в городе проходят некоторые события, посвященные недопуску кандидатов на выборы в Мосгордуму.
Краснопевцева отказывается называть происходящее митингом и говорит, что редакция направила ее на Трубную, чтобы «прийти и понять, что там происходит».
Судья уточняет, как она узнала, где находятся сотрудники 2-го оперполка, свидетельница говорит, что те одеты в черную форму. Потерпевший Линник со своего места удивляется, как журналистка отличила сотрудников 2-го оперполка от остальных полицейских. Она отвечает, что различает синий камуфляж Нацгвардии и черную форму полиции. Судья просит Линника не давать комментариев с места, чтобы не превращать процесс в беседу. Линник настаивает, что силовиков было трудно различать между собой.
Самариддин Раджабов спрашивает у Линника, правильно ли Краснопевцева указала на видео, что идет в сторону второго оперполка.
— Да, это мы, — подтверждает он.
— Все, какие вопросы тогда? — разводит руками подсудимый.
Смех в зале.
Следующий свидетель — Садридин Раджабов, отец подсудимого. Он заходит и с порога говорит всем: «Здравствуйте».
Бадамшин просит охарактеризовать сына.
— Я впервые в таком месте, немного волнуюсь. Раджабов Самариддин — он мой сын, 21 год. Я воспитал хорошего сына, с такой гражданской позицией, я горжусь. Я хочу, чтобы все россияне воспитали так своего сына, чтобы слепыми не были. Я горжусь, что у моего сына есть такая позиция. У меня пятеро детей, они все хороши для меня. Я сказал своему сыну: уезжай из этой страны, здесь ничего тебе не светит, одна беда. Вокруг все воры, мошенники, бандиты, тебя посадят. Мы с ним несколько раз спорили об этом. Уезжай — посадят, пожизненное дадут, никто тебе не поможет: ни Конституция, ни это гражданское общество, которое слабо у нас. Никто не будет защищать. Огромное спасибо тем людям, тем простым гражданам, которые вышли за «московское дело». Мало там было, 25 тысяч. XXI век, политзаключенные в России! Мой сын кого убил или ограбил? Я бы не пришел, не был здесь. Я извиняюсь, конечно.
После этой пылкой речи Садридин немного успокаивается, но затем опять возвращается к теме отсутствия перспектив.
— Я всем детям говорю, воровать ни в коем случае, убивать тем более, работайте честно. Если слова мои вас не устраивают, пожалуйста, уходите из дома. Учитесь хорошо и уезжайте из этой страны, здесь вас ничто не ждет хорошее, — объясняет он суду, а затем рассказывает про отношения между родными. — У нас в семье всегда уважительное отношение. Мы спорили с ним. Мы можем услышать друг друга. Он помогает, звонит часто: папа, могу помочь? Я редко звоню, а он часто звонил.
— Как учился? — уточняет адвокат.
— Средне. Нет, он двоечником не был конечно. Представляете, 25 километров ехать, чтобы на тренировки самбо в нашем климате. Зимой уже темно, а в шесть часов ему уже на тренировки.
— Какие успехи были? Места получал на соревнованиях?
— Получил места, хотел дальше заниматься. Я ему говорю, надо семье помочь. иди работай; нас много в семье, вы согласитесь со мной — или можете не согласиться.
— Помогал?
— Он ежемесячно мне немного помогал. Он молодой, нигде не берут практически. А если молодых не берут на работу, откуда у них стаж и опыт? — рассуждает отец Раджабова. — Я с 2014 года в Талдоме живу. У меня со всеми соседями отличные отношения, какой бы национальности не было. У нас в семье все позитивные.
— Я вас впервые вижу таким
— Мне жалко, вы понимаете, как я воспитал и как поднял их. Извиняюсь, дайте вопросы, которые я мог бы спокойно отвечать.
Самариддин:
— Пап, ты общался с кем-нибудь из моих рабочих?
— Да, были телефонные разговоры, мы созвонились.
— Что говорят?
— Все ждут тебя!
Прокурор:
— До момента задержания с кем проживал ваш сын?
— У нас в Талдоме жил. Мама с нами не проживает, я женат еще. Дочка и сын у меня от первого брака со мной.
— Мама просто не проживает или что-то случилось?
— Мама является гражданином другого государства и живет в другом государстве.
— Чем занимался ваш сын?
— Занимался спортом, увлекался музыкой.
Отец говорит, что Самариддин учился в Московском финансово-промышленном университете «Синергия», но бросил учебу там на первом курсе из-за бесполезности, решив заняться музыкой.
— Диагнозы и болезни есть, которые суду надо учесть?
— В детстве диагноз поставили с сердцем какой-то. Он был не таким здоровым, был хилый, маленький, не развивался. После пяти лет стал развиваться и стал круглым таким.
Прокурор спрашивает про профилактический учет, отец говорит, что тогда и велел сыну уезжать из страны: «Вышел на митинг ребят поддержать. У нас разные взгляды с ним, но все у меня поддерживают сына. Молодой человек должен быть с активной гражданской позицией, видеть, что творится рядом с ним, с соседом».
В день задержания они созванивались, Самариддин задержался.
— Он говорит: «Я не могу». Сказал, что пошел гулять после стрижки, и вижу, люди вышли на улицу. Решил присоединиться, и он правильно сделал, я думаю. Надо было допустить этих независимых кандидатов в депутаты, чтоб были в России выборы. Я обоими ногами за сына, в России должны быть выборы.
Прокурор спрашивает про наркотики, отец говорит, что ни разу не видел сына употребляющим наркотики или спиртное.
Прокурор спрашивает, чем именно связанным с музыкой занимался сын свидетеля.
— Увлекался, не знаю. Я сначала был против, что он выбрал этот жанр или направление, рэп. Потом че, смирился, говорил, вперед. Не все же у нас будут Киркоровыми, или там Басков. Он как-то просил меня помочь, чтобы он где-нибудь учился, я сказал, что в данный момент не могу. Я сказал: работай, чтобы два дня работал и два дня занимался музыкой. Он такую работу не нашел пока.
Допрос отца окончен.
В зал заходит следующая свидетельница — Матлуба Раджабова, сестра Самариддина. У нее очень длинные волосы и кофта.
Бадамшин:
— Мы вас пригласили специально, чтобы вы дали характеристику. Расскажите суду о брате. Какой он? В какой семье он рос?
— У нас большая семья, нас пятеро в семье. Мы всегда были вместе, до окончания школы. Потом я приехала в Москву, поступила, потом он закончил и приехал. В семье у нас хорошие отношения. В детстве были какие-то конфликты, а так — он у меня самый лучший.
— Помогает семье?
— Он мне помогал, чем мог. Так как ему 21, он начал работать, зарабатывать деньги. Если мне нужна помощь, я в любое время могла обратиться к нему.
— С учебой что у него?
— Он учился не на пятерки, но достаточно хорошо, русский сдал на пятерку. Он всегда хотел стать актером, и я и другие ему сказали, как ты сдашь там экзамен, и он показал пятерку по русскому языку.
— Как у него в коллективе отношения?
— Хорошие. Он вовремя все оплачивал, не делал вид, что нет денег.
— Юридически это менеджер по строительным проектам, а так прораб, да, — говорит Бадамшин о профессии подзащитного.
Матлуба говорит, что с мамой у Самариддина хорошие отношения, с отцом — уважительные, ссор не было. Ее допрос окончен.
Адвокат Цискаришвили объявляет, что пострадавшим силовикам компенсировали моральные страдания, также семья сделала перевод на счет благотворительной организации.
Потерпевшие говорят, что «в первый раз слышат» об этом, адвокаты поясняют, что адреса были взяты из обвинительного заключения, и сотрудники могут пойти и забрать деньги.
Сотрудница прокуратуры изучает документы и произносит, что перевод делала сестра. Против приобщения она не возражает. Суд приобщает.
Судья зачитывает, что переведены были 5290 рублей Линнику и Внукову и 5335 рублей Комбарову. Судья спрашивает у Матлубы, почему разные суммы — Анри говорит, что переводили по пять тысяч, наверное это комиссия. В благотворительный фонд «Помоги.орг» были переведены 10 тысяч рублей.
Судья спрашивает, нуждаются ли потерпевшие в компенсациях. Те говорят, что не нуждаются и претензий не имеют.
Адвокат Бадамшин планирует перейти к допросу подзащитного. Объявляется 45-минутный перерыв.
Перерыв завершился.Суд переходит к допросу подсудимого Раджабова. Адвокат Бадамшин просит пересказать в свободной форме все, что имеет отношение к 27 июля.
— Я 27 июля принимал участие в мирном митинге, уважаемые полицейские задерживали людей и били их дубинками. Я сам получил по голове, меня спасло, что я делал шаг назад и упал на газон. У меня накипело, и чтобы выразить свое неуважение к такому беспределу… Никакого умысла ударить или причинить боль, а также совершить угрозу применения насилия [не было]. Данные товарищи были в бронежилетах, шлемах и так далее. У меня была маленькая пустая бутылка, и я не понимаю, как я мог сделать больно людям в шлемах и так далее.
Обвинение говорит, что я хотел оказать психическое воздействие, бросить бутылку на землю и звуком оказал воздействие на товарищей полицейских. Честно, это смешно. Я устал и отказываюсь давать другие показания, хотел бы перейти к прениям. Никого я не хотел бить.
— На вопросы суда будете отвечать?
— Я хотел бы добавить. Как я мог им угрожать, если я просто кинул бутылку на землю, и они меня не видели. Какая-то левая угроза получается. Я отказываюсь отвечать [дальше] на вопросы.
Прокурор все равно хочет задать вопросы, адвокат Бадамшин возражает, что есть не только 51-я статья Конституции, но и право отказаться от дачи показаний.
В итоге Раджабову задают общие вопросы: заработок около 50 тысяч рублей, помогал материально семье и маме каждый месяц, состояние здоровья «хорошее вроде пока». Больше прокурору не о чем спрашивать.
Судья спрашивает, знакомился ли он с заключением судебно-психиатрической экспертизы. Раджабов говорит, что не согласен — его спросили про наркотики, на что он ответил: «Мне религия не позволяет».
Допрос подсудимого и судебное следствие окончены. Стороны переходят к прениям.
Сотрудница прокуратуры начинает свое выступление в прениях словами о том, что Раджабов, понимая, что перед ним находятся представители власти, «с силой бросил в сторону сотрудников полиции бутылку с жидкостью, которая упала на пути их следования». Бутылка упала в непосредственной близости, чем создала угрозу применения насилия и вызвала у сотрудников опасения.
Вину подсудимый не признал, «объяснил нахождение на Трубной участием в мирном митинге, указал, что ряду лиц причинялись увечья, и он кинул бутылку». Тем не менее, продолжает представительница государственного обвинения, вина Раджабова подтверждается показаниями Линника, у которого звук падения бутылки «создал иллюзию разрушения какого-то предмета, что вызвало у него опасения».
Аналогичные показания дали Комбаров и Внуков. «В условиях скопления большого количества агрессивных митингующих [громкий звук] создал опасения, любой бросок мог повлечь за собой неконтролируемое поведение» собравшихся. Также прокурор упоминает показания свидетелей Тихонова, Кряжева и Касимова,
Предъявленное обвинение подтверждено письменными материалами, видеозаписями.
«Допрошены свидетель Краснопевцева, которая пояснила, что собрание проходило мирно, почему происходили задержания, ей неизвестно, Раджабова она не знает и пояснить не может. К показаниям данного свидетеля суд должен отнестись критически», — говорит прокурор.
Бутылка, продолжает она, «образовала звук, имитирующий разрушение неизвестного предмета, что в совокупности с окружающей ситуацией <..> и вызвало у Линника, Комбарова и Внукова состояние опасения».
Преступление относится к категории средней тяжести. Прокурор просит учесть состояние здоровья подсудимого, его близких родственников, оказание материальной помощи семьи. Переводы полицейским не подлежат учету при назначении наказания, считает она.
«Прошу учесть влияние назначенного наказания на его исправление, а также на состояние его семьи», — уточняет она.
Прокурор говорит, что Раджабов характеризуется положительно, как добрый, отзывчивый человек, при этом эксперт обнаружил у него эмоционально-неустойчивое расстройство личности вкупе с оппозиционностью, хотя психических заболеваний нет, и в применении принудительных мер медицинского характера тот не нуждается.
Представитель обвинения просит для Раджабова три года и шесть месяцев колонии.
Со стороны защиты первым в прениях выступает адвокат Цискаришвили.
— По предъявленному обвинению мой подзащитный отказался признать вину, сообщил, что не имел умысла причинять вред сотрудникам. Считаю, что предъявленное обвинение не соответствует фактическим обстоятельствам дела.
Далее он поясняет свою позицию о неверной квалификации обвинения.
— Если бы в отношении представителей власти 27 июля на участке местности вокруг метро Трубная, противоправные действия ими не совершались бы, падение бутылки не было бы воспринято как угроза; Таким образом, Раджабову вменяется совершение противоправных действий в отношении представителей власти.
— Обвинение строится на неправильном толковании закона и показаниях потерпевших, которые чудесным образом вспомнили про страх и опасения через три месяца после падения бутылки, — говорит адвокат. Он указывает, что Линник менял показания, Комбаров на допросе 1 августа говорил, что вообще ничего не знал про бросок бутылки, Внуков также первоначально ничего не говорил про страх. — Все пострадавшие испытали чувство страха спустя продолжительное время после митинга 27 июля, несмотря на то, что были несколько раз допрошены.
Цискаришвили говорит, что на изменение показаний Линника повлияло появление в материалах дела видеозаписи, которая четко показывает, что бутылка не попадала ему в шею. Следствие переквалифицировало обвинение на угрозу, и в деле появились новые пострадавшие, которых вызывал к себе следователь.
Защитник подчеркивает, что сомневается в искренности этих показаний — и сомневается в показаниях Линника, который «уже один раз солгал».
— Других доказательств [вины] у нас нет. Обвинением не предоставлено, — говорит он.
В зале играет тихая музыка. Выясняется, что это не система пожарной безопасности сообщает об эвакуации, а у кого-то зазвонил телефон.
Адвокат ссылается на слова журналистки «Медиазоны» Краснопевцевой, которая описывала спокойную обстановку на площади.
Защитник говорит, что Раджабов официально трудоустроен, помогает семье, занимается спортом, у него есть планы на жизнь.
— Все эти начинания прервутся, а окружающие его условия могут разрушить все светлое и позитивное, что есть в этом молодом человеке. Наказание будет сильнейшим ударом как для него, так и для его семьи. Сторона защиты полагает, что в действиях Раджабова отсутствует состав преступления и просит вынести оправдательный приговор.
Адвокат садится, примерно 10 секунд ему хлопают.
Бадамшин указывает на некорректные моменты в выступлении прокурора и говорит, что следователь «немножко подмухлевал», соединив две экспертизы в одну в обвинительном заключении. Он говорит, что удивлен обвинением и тем, что сотрудник полиции, больной, так и не сходил обследоваться в медицинское учреждение.
— Я очень надеялся, что обвинение откажется от этого, мы учили в одних и тех же институтах по одним и тем же учебникам. Весь процесс разберут на цитаты, и одна из этих цитат — три с половиной года, на которые вы просите отправить маленького самбиста-таджика в колонию.
Адвокат говорит, что создается порочная практика, когда любой сотрудник полиции может говорить в любой ситуации: «Я испугался. Я испугался звука, я испугался клаксона, я испугался собаки. Собака могла быть бешеной».
Защитник также указывает, что бывший полицейский Максидов проходит по делу лишь свидетелем, хотя шли они вместе с потерпевшими и действие было совершено одно и то же. Далее он говорит, что обвинительный приговор невозможен без конкретизации формы психического воздействия на потерпевших.
— По поводу вреда наши потерпевшие к врачам не обращались. Как зафиксировать вред-то? — удивляется Бадамшин, который обвиняет полицейских в ложном понимании интересов службы.
«Сама угроза была причинена одновременно с окончанием ее реальности», — подчеркивает он, добавляя, что полицейские услышали звук ровно в тот момент, когда бутылка прекратила представлять опасность — «даже для беременной полицейской собаки».
Юрист говорит, что испуг никак не сказался на профессиональной деятельности полицейских, они продолжили работу и не обращались к медикам.
Он переходит к описанию ситуации на Трубной площади, на которой «видно, что стоят-жуют с уставшими лицами». «Единственным опасением для собравшихся граждан были агрессивные действия сотрудников полиции и Нацгвардии», — настаивает он.
— Я смею утверждать, что пластиковая бутылка неспособна причинить физическую боль. Потерпевшие говорили про кислоту, зажигательную смесь — пластиковая бутылка закрывается герметически. Задача бутылки, это вам должны на тактической подготовке объяснять, а не я, транспортировать жидкость, пластиковая бутылка это самое безопасное, что могло рядом с вами шлепнуться.
Сотрудники полиции, продолжает адвокат, находились в полном обмундировании, защита проходила сертификацию и испытания — не могут сотрудники получить физическую боль и повреждения от удара пластиковой бутылкой. Старший следователь Габдулин, напоминает Бадамшин, вынес постановление о прекращении дела в отношении Костенка с такой формулировкой: «Так как бросал [бутылку], не применяя силы, а сотрудник полиции был в защитном обмундировании».
Адвокат указывает, что даже не рассчитывалась скорость бутылки, хотя все данные для расчетов есть. «Три года, и так сойдет», — саркастически резюмирует он.
Бадамшин говорит, что изучал дела об угрозах — угроза словами, демонстрация ножа, муляжа гранты — реальность применения угрозы имеет непосредственное значение и должна быть показана суду.
Далее адвокат вспоминает, что при задержании у Раджабова не нашли другой бутылки — значит умысла применить бутылку после угрозы у него не было.
— Видеофайлы — объективное доказательство, которое доказывает, что бросок производился без усилия, без разбега, и даже без какого-либо существенного замаха. Достаточно объективно видно, что даже замаха не было — держит руку, а дальше бросает. А дальше ускорение — ну, у кого какая скорость, — адвокат подчеркивает, что не установлен ни объем, ни содержимое бутылки.
Объективно доверять показаниям полицейских, испытавших страх от упавшей бутылки, нельзя, потому что они основаны на субъективных ощущениях, ложных субъективных ощущениях.
Бадамшин рассуждает о том, можно ли считать бутылку «тяжеловесным предметом», каким ее называет обвинение, и приходит к отрицательному выводу: «Вот контейнер с бутылками — тяжеловесный предмет».
Бадамшин подчеркивает, что показания полицейских основаны на обиде — но для обиды за безнаказанность существует часть 1 статьи 20.1 КоАП.
— На мой взгляд, обида полицейских не должна выливаться в самоунижение во вред интересам службы.
Он просит оправдать Раджабова, а потом обращается к залу, чтобы ему не аплодировали.
Выступает подсудимый Самариддин Раджабов.
— Люди доказывали уже не раз, что они врут. Как можно доверить мою судьбу этим людям? Пацаны, вы понимаете, что из-за вашего вранья я сейчас поеду в колонию на три года? — недоумевает он. — Когда отпускали наших ребят в сентябре, я общался с Валерием Ко-сте-нюк, что ли. Мне было обидно: он говорит, я бутылку кинул, попал, а я-то ни разу не попал.
— Я перестал есть местную еду, почистил зубки и готовился [домой], — вспоминает Раджабов то время, когда из СИЗО отпускали других фигурантов «московского дела», и он думал, что его дело точно должно оказаться в числе прекращенных.
— Новиков, который два раза по голове дал сотруднику полиции, получил 120 тысяч рублей штрафа, а я, который ни в кого не попадал, получу три с половиной года? Очень хорошо, что вы относитесь к моему делу очень серьезно, потому что кому бы я ни рассказывал, все смеются. В тюрьме 95 процентов смеются, а пять процентов иногда возражают из разряда: «Слушай, я тебе что, молодой парень, чтобы со мной такие шутки шутить? Давай, говори как есть». Дело мое сейчас считается самым абсурдным из «московского дела». Все смеются. Я обвиняемый, типа преступник, а вы пострадавшие — поднимите руку, кто приехал поддержать этих товарищей. Мне кажется, для них стыдно, они врут, это же понятно. Вся страна смеется, пацаны. Что вы сделали, ребят? Сколько стоит ваша честь? Все, я закончил.
Его выступление слушатели встречают громкими аплодисментами.
Самариддин выступает с последним словом.
— Ну, как всем известно, я очень знаменитый рэпер, — иронично начинает он, а затем зачитывает собственные строки.
Мне двадцать один,
Я сам себе господин.
Свобода — то, что в сердце,
Остальное — детали
<...>
Я выходил на митинг против беспредела,
Но настоящий беспредел — это «московское дело».
Абсурдность обвинений достигла предела!
Уделив в строчках особое место отказавшемуся подавать против него заявление и уволившемуся полицейскому Максидову, Раджабов продолжает говорить.
— Посадив нас в тюрьму, таких как я — даже не знаю, сколько человек сейчас сидит — проблему, которая заставляет людей выходить на улицу, не решить. Знаете, так как я знаменитый рэпер, я могу говорить о медийных людях. Люди доведены до такого состояния, что люди уже не могут молчать, и подключаются уже те, кто держался от политики далеко. Тут есть две стороны, либо как Тимати-Соловьев, либо Noize MС, Оксимирон, что-то из этого разряда.
Раджабов говорит, что ему было очень обидно, когда «коллега по цеху» Тимати записал ультралоялистский клип «Москва».
— Такие как Оксимирон и Noize MС и другие люди, которые говорят правду, у них есть желание остановить эту дичь. А псевдопатриоты, которые поют, типа, «не выхожу на митинги, не втираю дичь» — они знают, куда идет вся эта ситуация, но не против заработать. То есть страна развалится, но деньги-то останутся все-таки.
— Я когда в Следственном комитете в первый раз, мне показали видео и говорят: товарищ Линник говорит, что в него попало. Я смотрю — но он же не дырявый! Как же бутылка пролетела сквозь него?! Товарищ следователь тогда, не помню фамилию, он сказал, что это его не интересует, у него есть приказ. Таким приказом проблему никак не решить — рассуждает Раджабов, заканчивая свою речь. — Дело в том, что Россия как медведь в спячке, этими приказами начинают щекотать этого медведя — когда медведь проснется, всем мало не покажется, всем. Я бы не хотел войны в этой стране, я люблю эту страну!
Едва судья собирается уйти из зала, подсудимый просит дополнить последнее слово.
— Аплодисменты сегодня здесь звучали, потому что кто-то говорил хорошо, кто-то — красиво. Я не умею говорить красиво, я умею говорить жестко и правдиво. Народ выступает против беспредела, мы маринуем воздух, но это ни к чему хорошему не приведет. Чтобы были аплодисменты и проблемы решались, нужно выходить и общаться, а не отправлять молодых парней в тюрьму.
Приговор огласят завтра, 24 декабря, в 15:00.