«Помимо мотиваций, связанных с обогащением, есть другие мотивации». Речь Кирилла Серебренникова в Мосгорсуде

Реплика перед прениями сторон

Важное уточнение можно, да? По поводу возможности убежать или уехать или изменить пребывание свое, про которое утверждает и фантазирует следствие. Дело в том, что после обысков, которые были 23 мая, у меня, в общем-то, можно сказать, незаконно был изъят загранпаспорт, и он находился у следователя. Мой загранпаспорт находился у них постоянно. Мы писали ходатайство, чтобы его выдать, потому что я должен был в сентябре ехать делать спектакль, оперу по контракту, который уже давно подписан. Статус свидетеля это не запрещал.

Дальше мне вернули загранпаспорт и тут же его забрали — как раз когда произошел арест и задержание. В данный момент ни вида на жительство, который мне был выдан давно-давно, чтобы я мог работать, — я работал приглашенным режиссером в латышском театре, поэтому он был нужен технически — ни паспорта русского, ни паспорта заграничного у меня нету.

На все вызовы следствия я являлся незамедлительно. Их было два. Один в июле. И я тут же приехал, хоть был в краткосрочном отпуске достаточно далеко, на Алтае. Но я поменял билеты, приехал на допрос. И второй вызов был в августе: я тоже приехал в установленное время в установленный час по вызову следствия из Петербурга. По поводу Петербурга, где я снимал кино, со съемок которого меня в общем-то как-то так забрали: нами была отправлена в следственные органы бумага, уведомление от продюсерской фирмы, что я там нахожусь, что я нахожусь в Петербурге. То есть нами были уведомлены [органы следствия], я не скрывался, они были уведомлены, где я нахожусь в течение августа, хотя это не особо требовалось.

Я опять повторяю: по первому же вызову следствия я прибыл на очную ставку, которая была в августе. Поэтому никакой возможности убежать, скрыться или что-то еще у меня в данный момент нет.

У меня достаточно сложная ситуация по существованию, потому что я могу общаться только по телефону с родителями, а адвокату звонить я, допустим, не могу. Поэтому это как минимум странно и негуманно.

Мне для существования, разумеется, нужны продукты и мне нужна возможность, чтобы был доступ моего мастера по йоге, по медитациям, возможность приходить священнослужителям, ламам, моей религии — буддизма, возможность встреч с людьми, которые не имеют никакого отношения к уголовному делу и с которыми можно обсудить, допустим, кино, и прочее, которые также не имеют отношения к делу «Платформы», этого большого и серьезного проекта, который мы сделали в полном объеме, которым я, в общем-то — тем, что мы его сделали на таком высоком уровне — горжусь.

Я это повторял и в суде первой инстанции, повторяю и сейчас. Потому что несмотря на все обвинения, абсурдные и фантастические, высосанные, которые нам предъявлены, я продолжаю утверждать, что, будучи режиссером и занимаясь только художественной частью, я выполнил свою ответственность перед бюджетом и государством, которое выдало бюджет, более чем на 100%, на 200%. Мы сделали уникальный, значимый для искусства России проект, который знают за рубежом, который поднял российское искусство на достаточно высокий уровень, и его все прекрасно помнят. О нем никто не говорит плохого слова. А экономическая сторона — я ее никогда не касался, потому что я в этом ничего не понимаю и в общем... Я режиссер, я не финансист, не бухгалтер, в бухгалтерии я не разбираюсь. Моя задача заниматься художественной стороной дела.

Последнее слово

Во-первых, я хочу поблагодарить всех людей, которые за меня ходатайствовали. Это действительно цвет нашего искусства. Я могу сказать, что у этих людей помимо огромного количества заслуг перед нашей культурой, перед нашим искусством, есть еще и интуиция. Они действительно долго — и кто-то знает [меня] лично, с кем-то я меньше знаком — следят за тем, что я делаю. И они ходатайствуют, потому что знают, что те обвинения, которые мне предъявляются, и то, кем я являюсь на самом деле — вещи несопоставимые, это не монтируется. Я уже прокомментировал обвинение — вымышленное, сфабрикованное намеренно: группа, все украл, заранее придумали «Платформу», чтобы воровать бюджетные деньги.

Помимо мотиваций, связанных с обогащением личным, есть другие мотивации, которыми руководствуются люди, которые занимаются искусством. Если ты хочешь озолотиться, иди в бизнес, торгуй нефтью, газом или на какую-нибудь госслужбу, я не знаю — но только не в искусство. В искусстве ты можешь заниматься только тем, что тебе очень нравится, делать спектакли, делать события.

Этот проект, «Платформа», который мы сделали и делали три года при поддержке государства, он дал возможность не мне и не только тем, кто его делал — мы были всего лишь создатели художественной программы — а огромному количеству молодых прекрасных художников, которые сейчас уже вошли в силу, начать свою творческую карьеру, поддержать их. Это дало возможность России превратиться из региональной провинциальной державы в области современного искусства в мощную, приобрести другое качество. Потому что все наши партнеры зарубежные, которые знали о проекте «Платформа», говорили, что это очень круто, это очень здорово, это значимый проект. И он для этого был сделан и реализован в полнейшем объеме — все, что мы планировали. Все спектакли, мероприятия уникальные, огромные, требующие, как говорила Вика [Исакова], большущих затрат — это все было реализовано.

Мне это очень важно сказать, чтобы не было ощущения в прессе или где-то еще со слов следствия, [что] эти люди все придумали, чтобы украсть бюджетные деньги. Это чудовищная несправедливость и абсурд. И то, что мы с вами здесь это выясняем, это тоже результат чьего-то, я не знаю, злого умысла или абсурдной ошибки. Я честный человек. Я всегда занимался только искусством, я никогда не занимался политикой, я не занимался бизнесом, я не занимался личным обогащением. Я скромно живу, я сейчас живу в квартире в 44 квадратных метра, она достаточно маленькая, она без балкона. В таких условиях, в которых я сейчас обречен находиться, достаточно тяжело находиться.

Я, конечно, не привык жаловаться, это не в моем характере, но я все-таки прошу суд, взываю к милосердию о возможности рассмотреть ходатайство тех людей и о возможности применить ко мне иную меру, нежели нахождение в вынужденном домашнем аресте. Тем более без возможности гулять, тем более без возможности звонить даже адвокату. Достаточно странная мера пресечения. И все-таки [прошу] разобраться в этом нашем деле и принять милосердное справедливое решение.