«Наконец, мне удалось расстегнуть ремень с кобурой пистолета, и я вручил его первому же подошедшему русскому. Потом я снова поднял руки. Не говоря ни слова, русский опустошил мои карманы: носовой платок, сигареты, бумажник, перчатки — похоже, ему пригодится все это», — вспоминал первые секунды в советском плену Генрих фон Айнзиндель, пилот Люфтваффе, граф и правнук Отто фон Бисмарка (его мать была графиней Бисмарк). 24 августа 1942 года, когда его самолет сбили в небе над Сталинградом, молодому графу Айнзинделю было 20 лет.

«В степи сентябрьские ночи довольно холодны, но мне не позволяли даже двигаться, чтобы хоть как-то согреться. Как только я начинал шевелиться, охранники замахивались на меня прикладами винтовок», — писал пленный летчик в своих мемуарах, опубликованных через много лет.

Условий для содержания пленных в действующей армии не было, в лучшем случае — землянки и палатки, чаще — ночи под открытым небом. Поэтому их старались как можно быстрее отправить в приемный пункт в 20-40 километрах от линии фронта, охранявшийся войсками НКВД, а уже оттуда — на сборные пункты и в фронтовые пересыльные лагеря.

Что представляет собой приемный пункт для пленных, где их впервые не только допрашивали, но и официально оформляли, проводили санобработку (брили наголо и переодевали в русскую форму без знаков различия, если она имелась), рассказывал в своей книге «Перед вратами жизни» связист Вермахта Гельмут Бон, попавший в плен под Невелем в 1944 году: «До тех пор, пока мы не прибудем в лагерь для военнопленных, дневная норма питания составляет около литра жидкого супа и триста граммов черствого хлеба. Но в те дни, когда мы рубили дрова для русской полевой кухни, нам дали на ужин немного горячего чая. <...> Дрова мы кололи на улице перед загоном для коз, в котором нас, примерно дюжину пленных, держали под замком. <...> В этом загоне для коз за нас отвечала женщина в форме младшего лейтенанта Красной Армии».

Архипелаг ГУПВИ

Управление по делам военнопленных и интернированных (УПВИ, позже — ГУПВИ, то есть Главное управление по делам военнопленных и интернированных) существовало в системе НКВД еще до начала Великой Отечественной войны. В 1941 году в его ведении находилось 8 лагерей. «Для приема пленных от войсковых частей, в соответствии с мобилизационным планом, разработанным ГУЛАГом НКВД, с начала войны надлежало развернуть 30 приемных пунктов для военнопленных, однако в реальности в боевых условиях удалось развернуть только 19 пунктов», — пишет в своей монографии «Ступайте с миром. К истории репатриации немецких военнопленных из СССР (1945-1958 гг.)» историк Владимир Всеволодов.

По мере наступления гитлеровцев, лагеря для военнопленных приходилось не открывать, а сворачивать и переносить, в августе 1941 года их осталось всего три — Грязовецкий в Вологодской области, Суздальский во Владимирской и Старобельский в Ворошиловградской (сейчас — Луганская область Украины). По состоянию на 1 января 1942 года в шести существующих на территории СССР лагерях ГУПВИ содержалось 8925 человек. Большинство из них были взяты в плен в ходе битвы под Москвой.

Уже через год число пленных увеличилось в десятки раз. На бумаге движение «живой силы противника» осуществлялось так: из армейского приемного пункта они поступали в сборный пункт, оттуда эшелонами во фронтовые приемно-пересыльные лагеря, а уже оттуда — в тыловые лагеря. Фактически же, пишет Всеволодов, из 282 451 пленного, «учтенных» в январе-феврале 1943 года, только 19 тысяч человек были доставлены в стационарные лагеря — остальные «зависли» во фронтовых. Эти пересыльные лагеря представляли собой либо крестьянские избы в эвакуированных или уничтоженных нацистами деревнях, либо просто палатки и землянки.

Генрих фон Айнзиндель описывал, как пленных этапировали из одного лагеря в другой: «На следующий день из лагеря отправили первую группу: двести человек, которые ушли колоннами по четыре. <...> ...Мы маршировали напрямик через степь в сопровождении 30-40 вооруженных до зубов красноармейцев. За сутки они заставили нас преодолеть примерно 70 километров. Потом нам дали отдохнуть несколько часов прямо на дороге, после чего мы прошли еще 40 километров примерно за двенадцать часов. Затем нам пришлось трое суток дожидаться на станции прибытия эшелона. Потом нас распихали по пятьдесят человек в каждый вагон. Большинство из нас уже успело заразиться дизентерией, и смерть начала пожинать свой урожай».

В процессе передачи из действующей армии войскам НКВД, во время пребывания в импровизированных лагерях и на этапах в 1943 году скончалось большинство взятых в плен: по данным УПВИ, на которые ссылается Всеволодов, за год поступило 176 186 человек, убыло (в основном умерло) — 157 460 человек. К 1 января 1944 года в лагерях ГУПВИ содержалось более 95 тысяч человек, из них 60 854 — бывшие военнослужащие германской армии.

К 1 мая 1945 года в СССР и на освобожденных территориях в Европе действовало более 140 лагерей ГУПВИ вместимостью более миллиона человек. В 1946 году их было уже 240 — наибольшее количество за всю историю существования советской системы лагерей для военнопленных и интернированных.

Иллюстрация: Влад Милушкин / Медиазона

Правнук Бисмарка и другие антифашисты

Случалось и так, что пленные не сразу оказывались в тыловых лагерях, а оставались вблизи линии фронта не из-за проблем с логистикой, а по пропагандистским соображениям. Генрих фон Айнзиндель вспоминал, как захватившие его в плен русские военные не скрывали своего восторга, когда у них в руках оказался потомок «железного канцлера». После серии допросов ему предложили написать листовку с призывом сдаваться в плен. «Я передавал привет своим родителям и своим друзьям. Я сообщил, что со мной обращаются корректно. Я заявил, что считаю, что Германия проиграет эту войну и что предупреждение Бисмарка относительно войны с Россией снова подтвердилось».

Гельмут Бон, написавший похожую листовку, вспоминал, как его повезли читать ее немцам через громкоговоритель на линию фронта: «Наконец, автомобиль останавливается. <...> Механик закрепляет на крышу кабины громкоговоритель. Я закрепляю на пюпитре три текста. <...> По сигналу я начинаю читать: "Немецкие солдаты и офицеры! В котле под Курском победоносная Красная Армия уничтожила одиннадцать немецких дивизий. Здесь говорит ефрейтор Гельмут Бон. Положите конец безумию! Сдавайтесь в плен по одному и группами…"».

Всеволодов пишет, что руководство воинских подразделений и сотрудники НКВД с 1943 года даже отпускали пленных «к своим» с пропагандистскими целями. Во время боев на Волге в январе и феврале 1943-го 439 отпущенных таким образом человек не только вернулись, но и привели с собой еще 1955 пленных. В январе-феврале 1945 года в боях против гарнизона в польской Познани 211 пленных привели с собой 4350 солдат и офицеров, решивших сдаться. «По неполным данным, только в период с января 1943 года по июнь 1945 года использование этого способа привело к пленению 91 539 человек», — сообщает историк.

Через несколько месяцев после пленения пилот Люфтваффе Айнзиндель оказался в лагере в монастыре в селе Оранки Горьковской (сейчас — Нижегородской) области. Там уже работала одна из первых антифашистских школ — лагерное подразделение, призванное «перевоспитывать» пленных бойцов Вермахта, согласившихся сотрудничать с советскими властями. Айнзиндель вспоминал немецкого эмигранта-коммуниста Вагнера, вербовавшего пленных: «По вечерам он приглашал всех на беседы, и те, кто приходил, получали назначение на работы на кухню или какое-нибудь другое поощрение. После того, как человек был обласкан такими "подарками", Вагнер спрашивал у него, не желает ли он вступить в лагерную группу антифашистов. Если тот отказывался, то его тут же лишали всех подаренных привилегий».

Курсантам антифашистских школ с 1944 года полагалась повышенная норма питания — 700 граммов хлеба, как пленным передовикам производства, выполнявшим больше 80% нормы. Немецкий историк и исследователь проблемы пленных Стефан Карнер в книге «Архипелаг ГУПВИ. Плен и интернирование в Советском Союзе» приводит такие данные о количестве антифашистов среди пленных «в одном из самых крупных солдатских лагерей»: в июле 1943 года — 4,5%, в декабре 1943 года — 27,6%, в апреле 1944 года — 67,1%, в июле 1944 года — 96,6% от общего числа пленных в этом лагере.

Карнер цитирует рассказ одного из бывших курсантов такой школы, Вильгельма Ф., о том, как протекал учебный процесс: исторический материализм преподавал профессор из Ленинской высшей школы в Москве, а остальные предметы (историю КПСС, европейских рабочих движений и политэкономию по «Капиталу» Маркса) — немецкоязычные коммунисты-эмигранты. «Занятия состояли из лекций, консультаций, семинаров. <...> Занятия проводились с 8.30 до 14 часов и с 17 до 19.30. С апреля стали выдавать офицерское довольствие. После лишений и голода в обычных рабочих лагерях каждый обед стал настоящим праздником. <...> Еще было хорошее медицинское обслуживание, спорт и культурные мероприятия». Главной же мотивацией для вступления в ряды курсантов-антифашистов было обещанное пленным скорое возвращение на родину, вспоминали они впоследствии.

В марте 1943 года школа из Оранского лагеря переехала в подмосковный лагерь №27 в Красногорске. Там же, в заводском Доме культуры, прошла учредительная конференция «Национального комитета "Свободная Германия"» — организации немецких политэмигрантов и военнопленных. Ее вице-президентом стал тот самый правнук Бисмарка Генрих фон Айнзиндель, переведенный в Красногорск.

Здесь же, в 27-м лагере, содержались многие высокопоставленные военнопленные: в частности, командующий 6-й Армией генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс. Его поместили в отдельный дом под названием блок-хаус на территории зоны №1.

Летом 1944 года временным обитателем лагеря №27 в Красногорске стал генерал-лейтенант Винцент Мюллер — командир 12-го армейского корпуса группы армий «Центр», захваченный плен вместе с сотнями тысяч немецких солдат и офицеров в ходе операции «Багратион». Мюллер известен тем, что 17 июля 1944 года возглавил 57-тысячную колонну военнопленных, прошедших в Москве от ипподрома и стадиона «Динамо» по Ленинградскому проспекту и улице Горького (сейчас — Тверская), а далее по Садовому кольцу. Эта пропагандистская акция, проведенная НКВД и снятая для советской кинохроники, получила название «Большой вальс».

«Сбор урожая»

Массовое пленение солдат и офицеров гитлеровской армии во время операции «Багратион» войсками 1-го, 2-го и 3-го Белорусского фронтов было частью другой масштабной операции, получившей название «сбор урожая германского труда». Вот что пишет о ней Владимир Всеволодов: «Пленные стали рассматриваться СССР не только как боевой трофей, важный в военное время, и как источник труда, используемый на покрытие расходов по их содержанию, но и как ресурс, предназначенный для использования в экономике страны не только в период войны, но главное — в послевоенное время. Для СССР пленные, попавшие в его власть, давали возможность заместить ими собственные людские потери».

Опираясь на данные о погибших и пропавших без вести солдатах и офицерах Красной Армии в 1941 и 1942 годах (почти 4 млн человек), Сталин на Тегеранской конференции в ноябре 1943 года заявил о необходимости нахождения на территории СССР «замещающего элемента» — 4 млн германских граждан, вражеских пленных, которые в течение нескольких лет после окончания войны будут восстанавливать разрушенные советские города и поднимать промышленность. «Первым шагом в этом направлении стало создание в ноябре 1943 года Комиссии при НКИД по возмещению ущерба, нанесенного СССР гитлеровской Германией и ее союзниками, которую возглавил советский дипломат И.М. Майский. Комиссия должна была обосновать выдвинутую Сталиным идею».

В 1944 году эта комиссия разработала репарационную программу, в которой говорилось об использовании труда пленных в течение десяти лет: «Данный вопрос имеет два аспекта: с одной стороны, репарации должны служить целям скорейшего восстановления ущерба, нанесенного Германией СССР и другим странам, с другой стороны, репарации, в частности, репарации трудом, т. е. изъятие из германского народного хозяйства нескольких тысяч рабочих единиц ежегодно, неизбежно должны ослабляющим образом действовать на ее экономику и на ее военный потенциал», — обосновывалось использование германского труда в записке, адресованной наркому иностранных дел Вячеславу Молотову.

На практике это означало разрастание структур НКВД: УПВИ превратилось в ГУПВИ, а к лету 1944 года этот орган появился на всех фронтах и в армиях. Разного рода инструкции регламентировали порядок обращения с пленными, сроки их транспортировки, требования к их физическому состоянию, а случаи массовой гибели расследовались.

Но уже к осени 1944 года стало понятно, что если брать в плен только солдат и офицеров противника, то план по привлечению к принудительному труду 4 млн немцев не выполнить. «Новым объектом экономического интереса Советского Союза стало немецкое гражданское население, немцы — не граждане Рейха, проживавшие на территории стран-союзниц нацистской Германии, оккупированных Красной армией. Программа "сбора урожая" среди этой категории немецкого гражданского населения в рамках задачи "репарации трудом" была запущена в действие вскоре после подписания соглашения о перемирии с Румынией 12 сентября 1944 года», — пишет Всеволодов.

Первую фильтрацию жителей уже контролируемых Красной Армией территорий провели в октябре-ноябре 1944 года, работой руководил замнаркома НКВД Аркадий Аполлонов: «На подотчетной территории было выявлено всего 551 049 лиц немецкой национальности, из них 240 436 мужчин и 310 613 женщин, из них трудоспособных возрастов только мужчин 199 679 человек».

Иллюстрация: Влад Милушкин / Медиазона

16 декабря 1944 года практику интернирования регламентировало совершенно секретное Постановление ГКО №7161: «Мобилизовать и интернировать с направлением для работы в СССР всех трудоспособных немцев в возрасте — мужчин от 17 до 45 лет, женщин от 18 до 30 лет, находящихся на освобожденной Красной армией территории Румынии, Югославии, Венгрии, Болгарии и Чехословакии».

Приказ о мобилизации оглашали в населенных пунктах, предварительно оцепив его (использовались как войска НКВД, так и жандармерия из числа местных жителей). Мобилизованным предписывалось «иметь одежду, постельные принадлежности, посуду, предметы гигиены и продовольствие на 15 дней. Все продукты должны быть уложены в мешки или чемоданы, удобные для перевозки, общим весом до 200 кг», пишет Карнер.

По мере продвижения вглубь Германии, советские военные брали в плен и женский обслуживающий персонал Вермахта (около 20 тысяч женщин), и участников полувоенных организаций (фольксштурм, гитлерюгенд и тому подобных). Также в Советском Союзе оказались более 200 тысяч интернированных из числа гражданских немцев.

«...В "бухгалтерии" плана "сбора урожая" имелись не только доходные статьи, но и расходная часть. Она составила — 462 475 человек, среди которых 318 489 умерших за время войны, а также 55 799 пленных, переданных на формирование национальных частей, участвовавших в войне на стороне СССР и пр.», — указывает Всеволодов.

После окончания войны войска НКВД не прекратили операции по пленению и отправке в Советский Союз как бывших военнослужащих германской армии, так и гражданских лиц. Историки отмечают, что американские войска начиная с 4 мая 1945 года придавали всем военнопленным статус «разоруженный противник». Командование английской армии не считало военнопленными тех, кто сдался после капитуляции Германии (они проходили в документах как «капитулировавший противник»). СССР же (а также Франция) объявил всех немецких солдат и офицеров, попавших под его власть, военнопленными.

5 июня 1945 года была принята «Декларация о поражении Германии», которая узаконила все эти действия: правомерными признавались все статусы, приданные бывшим солдатам и офицерам Вермахта главнокомандующими стран-победителей.

Всего, по разным данным, в советских лагерях оказалось от 3 до 3,8 млн военнопленных и интернированных немцев.

Кто работает, тот ест

В СССР всех этих пленных приняли более двух сотен лагерей по всей стране от Хабаровска до Донбасса: военнопленные из Горловского лагеря №242 строили дома в разрушенном Сталинграде, в лагере №236 в Грузии работали в нефтяной промышленности и строили дороги, в лагерях №195 и №286 в Вильнюсе и Таллинне строили аэропорты и жилые дома, в лагере №256 в Красном Луче (Ворошиловградская область) работали на угольных шахтах.

Интернированные и мобилизованные немцы работали в основном на угольных шахтах Донбасса, а также в металлургии, топливной и нефтяной промышленности. Жили интернированные тоже в лагерях, но зоны были смешанными для мужчин и женщин, только ночевать они должны были в разных бараках. Работали в составе так называемых рабочих батальонов — по 750, 1000, 1250 и 1500 человек.

Всеволодов в книге «Срок хранения — постоянно: краткая история лагеря военнопленных и интернированных УПВИ НКВД-МВД СССР №27» приводит данные о том, какой процент работающие на предприятиях Советского Союза пленные составляли от общего количества рабочих. В марте 1947 года каждый пятый рабочий на строительстве предприятий черной и цветной металлургии был пленным, в авиационной промышленности — почти каждый третий, на строительстве электростанций — каждый шестой, на строительстве топливных предприятий и на производстве стройматериалов — каждый четвертый. Многие пленные работали непосредственно на металлургических предприятиях и в угольных шахтах. Если лагерь находился не в степи, то почти в каждом была так называемая лагерная командировка или лагпункт в лесу — для заготовки древесины.

Из воспоминаний бывшего военнопленного Райнхольда Брауна: «Сначала мы должны были нагружать два вагона древесиной во время рабочей смены, потом норму увеличили до трех вагонов. Позже нас заставили работать по шестнадцать часов в сутки — по воскресеньям и по праздникам. <...> В лагерь мы возвращались в девять или десять часов вечера, но нередко и в полночь. Там мы получали водянистый суп и без сил засыпали, чтобы на следующий день в пять утра снова отправиться на делянку».

Из беседы с инженером Херманом Песлем, которую приводит в своей книге Стефан Карнер: «Мы устанавливали телеграфные столбы… <...> Они не должны качаться, когда электрик на них взбирается. Мы их обожгли, просмолили и глубоко врыли в землю. Русские тоже ставили телеграфные столбы. А нам потом сказали: "Что это вы не работаете? Посмотрите-ка туда, сколько русские поставили". Я потом прокрался туда и посмотрел. Они ставили столбы, заглубляя их на 40 см, вокруг клали несколько камней, поливали водой и все, готово дело. А мы их вкапывали на полтора метра. Тогда я сказал своим людям: "Господа, отныне кончаем все это. Теперь будем делать, как русские"».

Песль объяснял своей бригаде, что в противном случае они получат только 50% пайка и скоро превратятся в доходяг: нормы питания в разные годы менялись, но всегда зависели от норм выработки. Так, например, в 1944 году 500 граммов хлеба получали те, кто вырабатывал до 50% нормы, 600 граммов — выполнившие до 80%, 700 граммов — те, кто выполнил более 80%. В 1946 году в «Корзине дополнительного питания заключенных» значилась съедобная трава: сныть, подорожник, щавель, просвирник, кислица, крапива, сурепица, свербига, одуванчик, огуречная трава (бурачник) и другие.

Смертность в лагерях была особенно высокой в последние годы войны и зимой 1945-1946 годов, в первую очередь из-за недостаточного питания. По данным архивов ГУПВИ НКВД СССР, с 1945 по 1956 год в лагерях для военнопленных умерло 580 548 человек, из них немцев — 356 687 человек. Почти 70% смертей пришлись на зиму 1945-1946 годов.

Иллюстрация: Влад Милушкин / Медиазона

Всеволодов приводит в качестве примера статистику по Красногорскому лагерю №27 и разделяет историю смертности на два периода: «Первый период охватывает 3,5 года — с июля 1942 года по 1 декабря 1945 года. Второй период — это четыре последних полных года существования лагеря (1946-1949 годы). Из общей цифры умерших в 770 человек на первый период приходится 730 случаев смерти, на второй — 40».

Описанный историком лагерь в Красногорске был далеко не самым крупным в стране: максимальной его наполняемость была в 1944 году — 11 тысяч человек, в 1946 — чуть больше 4 тысяч человек. Лагерные отделения были разбросаны по Московской и соседним областям: в подмосковном Лыткарино пленные работали на стеклозаводе, в селе Мордвес Тульской области трудились подсобном хозяйстве, работали на заводах в Дмитрове, Тушино и в поселке Конаково Калининской области, заготавливали лес на станциях Кривандино, Гучково (сейчас — город Дедовск) и Румянцево.

В Красногорске пленные построили здание школы, архивохранилище НКВД, городской стадион общества «Зенит», дома для рабочих завода и новый жилой благоустроенный городок с Домом культуры, домами и пионерлагерем для инженерно-технических работников Министерства геологии в поселке Опалиха. Они же строили дома для сотрудников различных органов МВД и вели работы по ремонту и благоустройству стадиона «Динамо» в Москве.

В лагере работала собственная столярная мастерская с квалифицированными специалистами-краснодеревщиками из пленных, у которых заказывали мебель для советских санаториев и государственных органов. Услугами авторемонтной мастерской лагеря пользовалась автобаза МВД (шоферы пригоняли на обслуживание трофейные машины), в лагерном ателье заказывали костюмы сотрудники МВД, МИД, работники газеты «Правда», артисты московских театров. У пленного портного сшил себе костюм писатель Борис Полевой.

Историк отмечает, что здание архивохранилища, в котором сейчас располагается Государственный архив кинофотодокументов в Красногорске, не только строили рабочие-немцы, но и проектировал немецкий архитектор — Пауль Шпигель, также находившийся в плену.

Шпигель был одним из квалифицированных специалистов, которых с 1945 года выявляли в лагерях системы ГУПВИ и регистрировали особым образом, а после привлекали к работе по специальности. «По данным НКВД на 15 октября 1945 года, в лагерях УПВИ на особом учете состояло различных специалистов физиков, химиков, инженеров-механиков, ученых со степенями докторов, профессоров и инженеров 581 человек», — указывает Всеволодов.

Карнер пишет, что к 1946 году в лагерях ГУПВИ было отобрано уже 1600 специалистов: «Среди них было около 570 инженеров общего машиностроения, почти 260 инженеров-строителей и архитекторов, около 220 инженеров-электриков, свыше 110 докторов физико-математических наук и технических наук, а также инженеры 10 других специальностей. В их числе были крупные ученые и руководители известных германских фирм, такие, как Христиан Манфред, бывший технический директор мотостроительной фирмы "Аргус", аттестованный Академией Наук СССР как крупный специалист по газовым турбинам и реактивным двигателям».

Высококвалифицированным специалистам по распоряжению Совета Министров СССР создавались особые условия работы: многих из них перевели из лагерей и предоставили жилье неподалеку от объектов или предприятий, где они трудились. Всем платили зарплату — примерно такую же, как советским инженерам, причем половину выдавали в валюте страны, подданными которой являлись пленные. Такая «вольная» жизнь продолжалась, пока то или иное ведомство нуждалось в конкретном специалисте: «За МВД осталось право в любой момент отослать обратно в лагерь тех специалистов, которые не проявили себя на работе в течение трех месяцев или по каким-либо другим причинам не могли быть использованы на производстве».

Пленные в ГУЛАГе

И Христиан Манфред, и Пауль Шпигель, и Генрих Айнзиндль, и рядовые-военнопленные, работавшие в угольных шахтах, на стройках и лесоповалах — всего более трех миллионов человек — не были осуждены ни за какие военные преступления. Каждого пленного после задержания многократно допрашивали, также сотрудники НКВД собирали показания его подчиненных, жителей оккупированных нацистами территорий — и если обнаруживались доказательства его причастности к военным преступлениям, пленного ждал не лагерь системы ГУПВИ, а смерть или каторга в ГУЛАГе.

19 апреля 1943 года вышел указ №39 Президиума Верховного Совета СССР «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников» за подписью председателя президиума Михаила Калинина. Документ предусматривал для нацистов и их пособников смертную казнь или до 20 лет каторжных работ. Казни предписывалось проводить «публично, при народе, а тела повешенных оставлять на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали, как караются и какое возмездие постигнет всякого, кто совершает насилие и расправу над гражданским населением и кто предает свою родину».

С 1943 по 1949 год в соответствии с указом №39 в Советском Союзе были вынесены тысячи приговоров, в том числе гражданам Германии. Большинство взятых в плен обвиняемых приговорили в закрытом режиме, прямо в сборных лагерях. Но были и открытые, публичные процессы — они длились по несколько дней, туда допускались и зрители, и журналисты, в том числе иностранные (например, в 1943 году на процессах в Краснодаре и Харькове побывали даже корреспонденты BBC и The New York Times). Всего таких судебных слушаний состоялось 21, 17 из них — в отношении немецких военных преступников.

19 декабря 1943 года на Базарной площади в Харькове повесили осужденных за истязание пленных и мирных жителей, а также массовые убийства эсэсовца Ганса Рица, чиновника тайной полиции Рейнгарда Рецлафа и офицера Абвера Вильгельма Лангхельда. 20 декабря 1945 года на Заднепровской площади в Смоленске повесили уничтожившего 500 военнопленных унтер-офицера Вилли Вайса и еще шестерых военнослужащих гитлеровской армии, признанных виновными в массовых убийствах, изнасилованиях, сожжении людей заживо. 5 января 1946 года на площади Калинина в Ленинграде повесили бывшего коменданта Пскова Генриха Ремлингера, по чьим приказам было уничтожено около 8 тысяч человек, и еще семерых осужденных нацистских преступников. Казни совершались прилюдно при большом скоплении местных жителей и снимались для кинохроники.

Были среди обвиняемых, представших перед этими судами, и те, кто получили длительные сроки: офицеры жандармерии Франц Кандлер и Иоганн Хапп, расстреливавшие военнопленных и мирных граждан в Одессе, были приговорены к 20 годам каторжных работ каждый; замкоменданта Бобруйска Бруно Гетце и Ганс Хехтль, расстрелявший 280 человек и сжегший 40 домов, получили по 20 лет каторги по приговору суда в Минске; столько же — 20 лет каторжных работ — получил в Киеве ефрейтор Иоганн Лауэр, участвовавший в расстрелах в Тернополе, Виннице, Полтаве, Мариуполе, Львове.

С 1947 года смертная казнь в Советском Союзе была отменена, и высшей мерой наказания стала 25-летняя ссылка на каторжные работы. Каторжными были лагеря в Воркуте, Казахстане, Норильске, Тайшете и на Колыме. В январе 1950 года «по многочисленным просьбам трудящихся» смертную казнь по отдельным обвинениям вернули — указом «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам, подрывникам-диверсантам».

Карнер рассказывает в своей книге о генерал-майоре войск СС Хельмуте Беккере, который в 1947 году в Киеве был приговорен к 25 годам каторги и отбывал наказание в Воркуте. В сентябре 1952 года Беккер и его товарищи по лагерному отделению во время работ на стройке якобы обнаружили бесхозную гранатную гильзу и не стали сообщать о находке, боясь гнева лагерного начальства. Согласно данным расследования обстоятельств казни Беккера, на которое ссылается автор книги «Архипелаг ГУПВИ», именно эта неосторожная находка стала причиной обвинения генерала СС в саботаже строительных работ. Военный трибунал приговорил его к смертной казни, в феврале 1952 года Беккера расстреляли.

Карнер же приводит общую статистику осужденных военнопленных: «...всего были осуждены 37 600 военнопленных, из них около 10 700 осуждены в первые годы плена, и около 26 тысяч в 1949-1950. <...> ...с 1942 по 1953 год на процессах НКВД 263 человека были приговорены к смерти, остальные — к лишению свободы до 25 лет».

Среди приговоренных к 25 годам были начальник подразделения контрразведки «Абвер 3» генерал-лейтенант Франц Бентивеньи, участник подготовки нападения на Советский Союз; командир группы войск «Центр» генерал-фельдмаршал Фердинанд Шернер и многие другие. И как и многих других, Бентивеньи и Шернера уже в 1955 году отпустили на родину.

Иллюстрация: Влад Милушкин / Медиазона

Возвращение в Германию

Репатриация пленных немцев из союзных государств в Германию началась почти сразу после окончания войны. В августе 1945 года был создан Директорат военнопленных и перемещенных граждан при Контрольном Совете. Членами Директората стали начальники отделов военнопленных и перемещенных лиц каждой зоны оккупации Германии.

В СССР ход репатриации регулировался решениями Правительства и приказами НКВД. Первое постановление ГКО вышло еще в июне 1945 года, в нем шла речь о репатриации 225 тысяч «больных и ослабленных» немецких и австрийских военнопленных. Фактически по этому постановлению из лагерей освободили еще больше пленных — около 232 тысяч, в том числе 195 684 немца. Через два месяца, 13 августа 1945 года, вышел приказ НКВД об освобождении еще более 700 тысяч человек, 412 тысяч человек из этого списка были немцами.

«Больные и ослабленные» вплоть до 1947 года составляли большинство отправлявшихся в Германию репатриантов: так органы внутренних дел, выполняя международные договоренности, заодно избавлялись от ставшей непригодной для принудительного труда «живой силы».

«Я едва мог стоять на ногах. Пережил тяжелый сердечный приступ. Пошатываясь, я вошел в комнату, где находилась комиссия по медицинскому освидетельствованию. <...> Из разговора я понял, что я слишком молод, чтобы мне разрешили уехать домой — мне было 23 года — и что я должен остаться в России и продолжать работать, — вспоминал Рудольф Хонольд, находившийся до марта 1948 года в лагере в Сталино (сейчас — украинский Донецк). — И тогда помогла моя докторша. Она убеждала лагерных офицеров, доказывала им, что я из-за своего больного сердца и большой потери веса — а весил я тогда немногим более 40 кг — ничем не могу быть полезным для России. <...> После бесконечных переговоров я расслышал заветное слово, которого с трудом добилась для меня моя докторша: домой».

Согласно действовавшим в лагерях инструкциям, пленных за 10 дней до отправки в Германию должны были снимать с работы, выплачивать заработанные деньги, проводить санобработку, делать прививки и возвращать личные вещи. Советские рубли вывозить не разрешалось, поэтому перед отправкой пленные покупали продукты, которые можно было бы обменивать в пути, в основном сладкое и табак: «Например, пленный Вильгельм Лоце, репатриированный в 1949 году, вез с собой почти 6 кг сладостей (печенье и конфеты), 2355 штук сигарет и 600 граммов табака».

Для перевозки пленных использовались товарные вагоны с нарами. В двухосные вагоны, по инструкции, должно было загружаться по 40-45 человек, в четырехосные пульмановские — по 80-90 человек. В одном эшелоне было по 60-65 вагонов. Охраняли такие поезда бойцы конвойной службы НКВД — по 30-36 человек на эшелон.

«На следующий день, когда мы подошли к транспорту, на котором должны были ехать дальше, — вспоминал бывший военнопленный Ганс Шварцвальдер, — то были поражены увиденным. "Древний" пассажирский поезд с деревянными скамьями стоял в ожидании нас. Локомотив выталкивал в воздух клубы черного дыма. Он работал на буром угле. Невозможно было открыть окна. Поезда шли с опозданием на многие часы по одноколейным путям».

На этапе состояние и без того не самых здоровых пленных значительно ухудшалось: этому способствовала не только долгая дорога в стесненных условиях, но и нехватка пищи и даже воды. Архивы НКВД сохранили некоторые примеры нарушений, допущенных при транспортировке репатриантов: в августе 1948 года военнопленные в поезде из лагеря в Караганде два дня не получали хлеба; пассажирам поезда, следовавшего из лагеря в Грузии в июне 1948 года дали два ведра воды на 64 вагона; в поезде из лагеря №199 в Новосибирской области вообще не было пищеблока для питания пленных; конвой, сопровождавший в апреле 1948 года эшелон с пленными из Вольска, питался за счет пленных; репатриантов, следовавших из Тамбовской области в апреле 1948 года, не кормили семь дней.

По ходу следования поездов военнопленных могли подвергнуть дополнительной фильтрации, выявляя среди них направленных на репатриацию по ошибке бывших членов СС, СА, СД и гестапо. Известно, что в Бресте с 1946 по 1950 год таким образом сняли с поездов и вернули в лагеря 4450 человек.

В Германии пленные немцы, как правило, прибывали в сборный лагерь МВД №69 во Франкфурте-на-Одере и проводили там еще два-три дня. Это было первое место, где на вернувшихся, пусть и из-за колючей проволоки, могли посмотреть их соотечественники. Зрелище было удручающим: в 1947 году 70% прибывавших в лагерь пленных были больны и уезжали из Франкфурта-на-Одере на поездах-лазаретах.

Те, кто мог передвигаться самостоятельно, возвращались к месту жительства — и дальнейшая процедура зависела от того, в чьей оккупационной зоне оно находилось. Вот как описывал свою передачу американцам Ганс Шварцвальдер: «Розовощекий новобранец-красноармеец стоял с примкнутым к винтовке штыком в отдалении от своего караульного домика и, прежде чем мы пробежали 20 м по узкому мостику к американцам на другую сторону, осмотрел репатриантов. Наконец ты на свободе! Неописуемая удача! Многие бросались на землю и целовали ее! Мы снова на родине! [...] "Амис" (американцы) встретили нас холодно, подчеркнуто вежливо. Мы получили яичницу, какао и белый хлеб. Вновь новые проверки, здесь не было ничего без штемпеля и подписи. Через три часа я достиг цели. На руках я имел 80 ДМ (дойчмарок, немецких марок — МЗ), справку об освобождении и билет до Мюнхена. Еще телеграмму домой: "Все позади, прибуду через два дня. Большой привет из Хофа"».

Те, кто оказался жителями Восточной Германии, должны были пройти лагерный карантин, а затем со свидетельством об освобождении встать на учет в полицейском участке. Репатриант также обязан был пройти медицинское обследование, встать на учет в службе занятости и после этого мог получить продуктовые карточки. Все передвижения бывших пленных в Восточной Германии до 1948 года фиксировала СВАГ (Советская военная администрация Германии), а после — органы внутренних дел ГДР.

В 1945 году, по данным ГУПВИ, из лагерей СССР было репатриировано 1 009 589 военнопленных, более 600 тысяч из них — немцы.

В 1946 году репатриировали более 146 тысяч немецких военнопленных и около 21 тысячи интернированных.

В 1947 году репатриировали около 200 тысяч немцев, часть из них — в Польшу, так как они были гражданами этой страны.

В 1948 году репатриировали более 311 тысяч военнопленных и интернированных немцев.

В 1949 году СССР покинули более 120 тысяч бывших военнопленных и около 38 тысяч интернированных немцев.

5 мая 1950 года было официально объявлено, что репатриация немецких военнопленных закончена. Агентство ТАСС заявило, что всего с 1945 года было репатриировано 1 939 063 немецких военнопленных. «В СССР осталось 13 532 осужденных немецких военнопленных; 14 человек временно задерживались из-за болезни».

Еще несколько тысяч человек выехали из СССР в 1951-1953 годах. В 1955 году в Москву прибыл с визитом канцлер ФРГ Конрад Аденауэр. После подписания соглашения с ФРГ репатриировали еще около 10 тысяч немцев. Последняя партия бывших пленных была передана властям Германии 16 января 1956 года.